Осторожно так намекаю своему «божественному»: «Саша, учи гласы, это же ни в какие ворота, все твои козлыкания мимо тональности». А он на то и «божественный». Стоит, крестным знамением во весь рост себя осеняет и молчит. Смиряется, мол. Перед жестоковыйным регентом. Я опять ему досаждать: «Саша, смирение твоё певческое не в том, чтобы лоб о клирос разбить, а в том, чтобы пение твоё было прекрасное и благоутробное, Господу на радость и людям в утешение. Трудись, учи, холера ты такая!»
Так и пели — на литургии я слезами счастья под его пение обливаюсь, на всенощной — убить хочу. И, как это обычно бывает, моё регентское терпение лопается. Хватаю я нашего сладкоголосого за православную бороду и ору ему в ухо: «Ты когда уже, жертва ты вечерняя, ослятя бестолковая, гласы выучишь?!» Я ж уже в драках с тенорами закалённая, знаю, что к чему, аперкот поставлен, электрошокер наготове.
Он смотрит на меня святыми своими, исполненными космической армянской печали, глазами и на полном серьёзе мне заявляет: «Мне Божия Матерь не благословила гласы учить». Тихо так. Внушительно.
Всякие ссылки на благословения Божией Матери я воспринимаю со сложной гаммой чувств. Первая — срочно вызвать неотложку с ведром «азалептина и аминазина животворящего». Вторая — заказать молебен о душевном здравии собеседника святых.
Смотрю я на икону «Державную», про себя задаю тайный (чтобы меня тоже галоперидолом не накормили) вопрос: «Матушка, Пресвятая Богородица, ну почто ты мне всяких дураков посылаешь? Сил моих нет на них смотреть. И драться тоже уже надоело. Хочется мира, гармонии и велелепных гласовых распевов».
Матушка, значит, мне и отвечает... Ой... До такого, слава Богу, не дошло. Я Саше отвечаю: «А мне Пресвятая Богородица вот только что благословила выгнать тебя на все четыре стороны и ещё по шее надавать на дорожку, для скорости. И не брать тебя петь до Второго Пришествия, до Страшного суда в церкву не пускать, не то что на клирос!»
А ему хоть трава не расти, крестится, пустыми глазами на меня глядит и всячески возрастает в вере. В надежде, что без всякого труда и репетиций в один прекрасный момент он по наитию и благословению свыше — раз (!) и запоёт все гласы по примеру Романа Сладкопевца. Отступилась я ненадолго. Вынашиваю план, как вразумить тенора неразумного. Пока я думала, всё решилось само собой, призрел Господь на мои муки и всё устроил должным образом.
Пригласили нас спеть архиерейскую службу в одном старинном подмосковном храме. Стою я на сорок пятом километре Калужского шоссе, поджидаю свой малый вокальный десант. Подходит автобус, вываливаются из него два несусветных красавца — красный, как знамя полка, Пётр Василич с семизвёздочным амбре и Саня с великолепнейшими в своём сиянии фингалами на оба глаза. Молитвенники мои.