И ведь нет противоядия никакого этой смешливости. Иногда кажется, что кто-то специально подбрасывает мне все эти ситуации, чтобы я вдруг не вообразила себя молитвенницей великой и не съехала умом своим скудным с катушек окончательно.
Ну так вот. Во время своего питерского визита попадаю чудесным образом в Александро-Свирский монастырь. Уж куда не чаяла, как говорится. Приехали мы туда с подругой и впервые в жизни понимаю — моё место. По всем признакам. Хотя, где я и где монастыри, казалось бы. Захожу и не верю глазам своим. Никакого торжища, никаких палаток со сбитнями и прочими ярмарочными кулебяками, никаких платков в пайетках и продаж именных кирпичей. Всё строго, покойно и геометрически выверено. Паломники и туристы — и те какие-то другие, не заполошные и безмолвные. Вокруг северная, строгая, ещё не пробудившаяся природа. В общем, всё канонично и так, как надо (в моём скромном понимании). Ничто не отвлекает от сугубых молитв и прочего вознесения в выси горние. Душа моя воспела аллилуйю трижды, и степенно пошагали мы с подругой в сторону храма, где покоятся самые удивительные, в плане сохранности и чудотворений, мощи преподобного Александра Свирского.
Страшно хотелось есть, и мы, метрах в ста от стен монастыря, прикупили в лавке пару пирожков с капустой, и зачем-то я схватила мешочек белых сухарей с красивой наклейкой, изображающей главный монастырский храм. Просто сухарики, просто их насушили в монастырской печи. Для подкрепления страннических измождённых тел. Погрызть в дороге. Не освящённые и не «благословленные», как ни странно.
В храме выяснилось, что на службу мы опоздали. И мощи уже не откроют. Нет, к ним можно приложиться, конечно, раку никто не унесёт и не спрячет, но вот открывать её никто не будет. Пригорюнились мы, конечно, но... где наша не пропадала. «Просите и откроют вам». Начинаю озираться в поисках мужчин в рясах и подрясниках с целью подойти и расплакаться, мол: «Не местные мы, из самой Сибири на пару часов приехали к преподобному Александру, откройте, пожалуйста, мощи странницам, Христа ради, очень надо».
И, о счастье! У свечного ящика стоит батюшка, беседует с паломницей. Подхожу смиренно поближе, слышу — о судьбах России разговор идёт. Тут я, конечно, подрасстроилась, так как если вдруг возьмётся православная женщина о судьбе Родины вслух размышлять, то остановить её трудно. Глаз горит, речь сбивчиво эмоциональна, вклиниться сложно. Да и как вклиниваться? Ну как? Люди о великом, а я тут... И вдруг батюшка улыбается паломнице. Такой улыбки я не видела со времён своего детства. Все до одного зубы у него — железные. Да как сверкнут! Да как паникадило в них отразится! «Боже, — думаю, — наш человек, вылитый дядь Митя, добряк и балагур с улицы Никитина, часовщик, он точно мне не откажет!» Жду паузы в разговоре и таки дожидаюсь. «Батюшка! Простите ради Бога! А мощи ещё откроют? Мы опоздали на службу, издалека ехали!» И взглядом сироты со стажем смотрю в батюшкины глаза преданно. Истовость и искренность взгляда батюшка оценил, улыбнулся мне искристо-стальной своей улыбкой, кивнул: «Откроют, не волнуйся, матушка, жди».