Чайкина осторожно подошла к входу, разблокировала замок и повернула ручку. Едва дверь отворилась, с губ чиновницы сорвался вопль. Так надрывно она не верещала даже на похоронах матери. Гости тоже бросились к входу. Побледневший Смюрдофф еле успел подхватить готовую упасть в обморок Галину Андреевну.
А в руках Ильназ держала обмякшее тело ее среднего сына. На груди его зияющей каверной алела колотая рана, а по белой тишотке все еще стекали ручейки крови. Галымжан был мертв. Убит. Зарезан.
– Какого борова дотащила, – сухо заметил Свиристелов, а Клецка ухнул грудным голосом и закрыл дрожащими руками лицо.
Пока майор на пару с финансистом пытались оказать запоздалую помощь несчастному подростку – впрочем, делать это было уже бесполезно, так что старались они скорее затем, чтобы успокоить безутешную мать – Ильназ сбивчиво рассказала, что же случилось с ее отпрыском. Оказывается, ее старший, Ильшат, любитель подраться, повыкобениваться и вообще большой сорвиголова, давно не любил тихого и спокойного Галымжана, предпочитавшего проводить время в одиночестве и за книгами. Ильшат злился, постоянно пытался контролировать брата, порой побивал и величал того то «ученым», то «теологом». Причем из уст старшего сына это звучало как самое настоящее оскорбление. А после того, как Ильшат связался с непонятной квазирелигиозной организацией, сильно оказавшей влияние на его еще на оформившееся мировоззрение, жизнь Галымжана и вовсе превратилась в ад. Любая книга, которая не нравилась старшему брату, теперь рвалась в клочья. За слово поперек новой веры Ильшата полагалась затрещина. Еще Галымжана начал смущать и унижать тот факт, что теперь и самый младший из троих, Замам, смеялся и презирал родственника, который не может за себя постоять. Мать, по ее словам, не могла – а на деле, быть может, и не хотела – ничего поделать. В общем, сегодняшний вечер не был бы исключением из всех вечеров неблагополучной семьи, если бы Галымжан не решился отстаивать свое мнение до самого конца. Ильшату это понравиться не могло и он решил хорошенько припугнуть брата. Достал из кармашка заточенный ножик. Как обычно, слово за слово. Мать вошла в их комнату слишком поздно. Впрочем, а могла ли она помешать? Так или иначе, Ильназ твердила, что роковой удар произошел случайно.
– Когда он увидел, что сотворил, заплакал: «Братик, братик, не умирай! Прости меня!», – говорила Ильназ сквозь слезы. – А потом: «Это дом! Дом проклятый виноват! Шайтан в этом доме живет»
– Перекладывать ответственность все горазды, – прокомментировал Безродов и бросил тщетные попытки спасти подростка.