И Уилл чувствует эту соль на своих губах.
— Уже довольно поздно, что-то случилось?
Он желает ответить, что, будь его воля, он бежал бы прочь, бежал бы искать кров во тьме ночной, что спасает его уж который год — ведь только во тьме он позволяет себе отпустить себя, а страх, захлёстывающий его в такие минуты, неописуем простыми словами. Искал бы прибежище где-то, где не будет его душить железная цепь, которой приковал его к себе Ганнибал, приручив, пригладив, успокоив ложными обещаниями и ложным доверием, и как же зол он на Ганнибала за это. Но Уилл лишь делает медленные шаги, не отводя глаз от лица своей тьмы.
Своего разрушения и созидания.
Ганнибал знал, что первая их встреча не станет последней, он тут же взял след, подобно охотничьей гончей, и скорее собачье сердце разорвётся от погони за своей жертвой, чем добровольно он завершит это сладкое в своей вседозволенности преследование. Если охотничий пёс сомкнул свои челюсти на чужой плоти, проще пустить ему пулю в череп, нежели разжать сцепленные зубы. Но Уилл не бежит — он смиренно ждёт, не задумываясь над тем, что принимает за это смирение.
И прощает его за это. Ибо вины его нет в том, что тьма Ганнибала Лектера нашла отголосок в глубине его грешного нутра. И следовало бы вознести благодарственную молитву Богу за то, что мучит она его лишь ночами.
Только во тьме он распахивает глаза, слепо глядя в белый потолок их с Молли спальни, и задыхается от желания почувствовать предсмертную агонию умирающего тела на своих руках.
Он просыпается, наполненный желанием сжать в ладони нож, вонзить его в человеческую грудь, убить с одного удара — прямо в сердце, лишая мучений и себя, и того, чья кровь окрасит его руки.
Он полон желания провести своими окровавленными ладонями по ненавистному лицу, оставляя на нём след чужой смерти. Очертить пальцами губы, которые могли бы приоткрыться под лёгким нажимом, и дать своему мучителю пить со своих ладоней чужую кровь. Он предвкушает, как прикроются грешные глаза и маски, набившие оскомину на восковых скулах, растворятся от прикосновения крови, но сколько крови уже было на них, и ни одна из масок не исчезла.
Он просыпается с его именем на губах и клянётся себе не произносить его больше никогда.
Он хочет зажать себе рот и нос, хочет задушить в себе то, что просыпается внутри, поднимает свою голову, материализуется настолько, что будто бы разрывает своими когтями звериными живот и раскурочивает рёбра. И всем своим существом он ощущает тепло своей женщины, лежащей рядом с ним, биение её горячего сердца. И всем своим существом он ненавидит и желает очутиться рядом с Ганнибалом, ибо одного взгляда на него достаточно, чтобы весь этот апокалипсис прекратился. Одним своим взглядом Ганнибал берёт его под контроль, натягивая цепь, переплетая звенья, продевая в них пальцы и указывая путь.