— Сойка, а что со мной было? — спросил я. — Ведь три недели — это так много…
— Доктор сказал, что воспаление мозга. Он предупредил нас, что в таких случаях обычно умирают. Но я почему-то знала, что ты выживешь и, ни минуты в этом не сомневалась, — я снова начал благодарить ее за заботу, но она махнула рукой: — Да брось ты! Я не для тебя старалась, а для себя, чтобы было с кем болтать. Ты же надолго останешься у хозяина? Он сказал, что все твои родные умерли. Это так?
— Да, это так. Но я здесь ненадолго. Я сбегу.
— Сбежишь? Но зачем? Разве тебе плохо будет житься здесь?
— Мне нужно увидеть одного человека. Нужно помочь ему.
— Это девушка? — Сойка посмотрела на меня мягкими, уютными глазами.
— Да, это девушка… девочка.
— Сколько ей лет?
— Думаю, что тринадцать исполнилось.
— Ну, ее уже можно назвать девушкой. А тебе сколько лет?
— Мне тоже тринадцать.
— Да, брось ты! Не поверю! Я думала, тебе не меньше шестнадцати. Хм, ты хоть и худой, как щепка, но высокий, и если тебя хорошенько откормить, то будешь выглядеть как взрослый мужчина. Тем более там, ты вполне… Ой, — Сойка схватилась руками за рот и пристыжено вытаращила глаза, — что я такое болтаю! — пробормотала она. — Мне нужно закончить работу.
Она ловко перекинула через плечо свою тяжелую длинную косу и, шелестя юбкой, плавно выскочила из комнаты.
Мои мысли понемногу начали приходить в порядок. Я вспомнил отъезд Ладо и потом странный сон. «Неужели это всего лишь был сон? Не мог же я на самом деле умереть, а потом ожить? Наверное, мне из-за болезни привиделось все это. Но, а как же Мария? Почему я думаю, что ей нужно помочь? Богдан говорил о страдающей душе… Нет, это все слишком реально было».
Вечером ко мне зашел Милон. Он был одет в домашний халат с пестрыми извилистыми узорами и курил трубку.
— Птичка на хвостике принесла мне, что наш славный малец очнулся! А я-то думал, что уж все, деревяшки заказывать придется. А ты молодец, боец! Только где же тебя угораздило так захворать? — он пододвинул стул к моей кровати и сел, достал из кармана свернутый листок, поставил на тумбочку металлическую чернильницу и металлическое резное перо. — Вот, подпиши эту бумагу. Здесь сказано, что ты уведомлен, что теперь я явлюсь твоим опекуном до совершеннолетия, и ты не имеешь возражений и прочее…
— Но я не умею читать. Откуда мне знать, что там написано?
— Аха-ха! Да ты шутник, право, шутник! А я такой же шутник, как и ты, — он был в добром расположении духа. — Мальчик мой, а что, по-твоему, там может быть написано? Что я отправляю тебя на плаху или, что ты даешь согласие на забивание тебя камнями? Ты хоть знаешь, сколько мне обошлось твое лечение? Лекаря вызывали аж из самого города! Ты хоть знаешь, что такое город, где он находится, и сколько стоят эти проклятые городские доктора? Если бы я хотел причинить тебе что-то плохое, поверь, мне проще было оставить тебя там, в развалюхе Бахмена, умирать в холоде. Если бы не я, тебе на том свете уже давно пели бы херувимы, а может, как баранью ногу поджаривали бы в преисподней. Ну что уставился, будто читать умеешь? Вот здесь ставь подпись, — он сунул мне в руку перо.