Газеты и книги давали мне выход в мир, так как мой мир был ограничен стенами дома. Несмотря на то, что Милон часто говорил, что я стал ему как сын, да и я сам, безусловно, понимал, что он спас меня, и был искренне ему благодарен, несмотря на все это, я чувствовал себя запертым в клетке. Целыми днями я погружался в расчеты, счета, векселя, ценные бумаги, подоходные и расходные, оформлял закладные, перекладные и отказные, уведомительные и предупредительные, и еще бог только знает какие бумаги, от которых кругом шла голова. Я понимал, что за добро, которое хоть я и не просил, мне придется расплачиваться. Я должен был стать незаменимым помощником и правой рукой Милона, хотел я этого или нет.
Милон нередко выезжал по делам, но никогда с собой меня не брал, возможно, он не доверял мне, или, может, боялся, что мне взбредет в голову что-нибудь дурное. Кто знает. И долгие годы я не выезжал никуда дальше холмов. Весь мой мир был ограничен учителями, подворьем и домашними людьми: кучером Яном, дворничихой Мартой, кухаркой Ясинькой, парой мужиков, работающих в поле и, конечно же, Малым и Сойкой.
К Малому, после того как он неожиданно помог мне, оказав незаменимую помощь, я стал понемногу присматриваться. Я стал замечать, что он, напуская на себя угрюмость, суровость и некую внешнюю жестокость, на самом деле не совсем такой, каким стремился показаться. Какая-то затаившаяся боль мелькала в его больших карих глазах, которые Сойка назвала «жабьими». Иногда сталкиваясь с ним в подворье, мы перекидывались парой ничего не значащих фраз. Я спрашивал как дорога, погода и обстановка в том или ином селении, куда он ездил по поручениям. А он отвечал охотно и живо, будто был рад, что я интересуюсь, что им вообще хоть кто-то интересуется, так как остальные избегали его и скрывались с места, едва завидев, будто он был прокаженный. И я охотно понимал их: ведь все знали, что Малый был жестоким убийцей, зарубившим свою семью. Но почему я его не избегал? Тогда я не мог дать себе на это ответ. Может быть, я просто чувствовал себя одиноким и знал, что он такой же одинокий. Конечно, иногда я от мальчишечьего любопытства хотел спросить его о том страшном прошлом, но никак решался, полагая, что он сам бы рассказал, если бы хотел.
Милон однажды узнал, что я сдружился с Малым, и категорически запретил мне общаться с ним, но я, несмотря на запрет, изредка прибегал к Малому домой, чтобы поболтать на всякие интересные жизненные темы. Как-то сидя у него дома и наблюдая, как он штопал себе штаны, я спросил, почему он не женится. Малый сначала нахмурился, но потом невозмутимо подставил свою голову ближе к свету, чтобы я мог хорошенько разглядеть его, и сказал: