Элиас Хикс считал, что любой человек, чем бы он ни занимался, может противодействовать пороку мирными, ненасильственными средствами.
— На своей ферме, — рассказывал он, — мы с женой уже многие годы содержим нечто вроде бесплатной гостиницы. Через наш городок проходит почтовый тракт, путешественников хватает. Если путник остановится в трактире, то, как правило, не только потратится на кровать, но и соблазнится выпивкой в баре. У нас же он получает даровый ужин и одеяло. Летом идет на сеновал, зимой ложится на полу у камина. Многие предпочитают сэкономить, ночуя у нас. Иногда в доме набивалось до двадцати человек.
Простодушный идеализм проповедника был по сердцу Гамильтону. Ворочаясь перед сном в постели, он прикидывал, нельзя ли будет вплести какие-то из его идей в политические дебаты Конгресса. Ведь и в своей судебной практике он сам не раз вел себя как безнадежный идеалист, вызывая удивление и недовольство коллег-адвокатов. Они, например, не могли примириться с тем, что в гражданских тяжбах между лоялистом и патриотом он мог энергично отстаивать правоту лоялиста. А за уголовные дела брался только в том случае, если был уверен в невиновности подсудимого.
Когда Гамильтон вернулся к семье после победы под Йорктауном, он первым делом кинулся наверстывать пропущенные годы учебы. Не раз бывало, что, качая одной рукой кроватку сына Филипа, другой он листал очередной том юридической премудрости. За шесть месяцев он сумел одолеть программу трехлетнего обучения в колледже. Бывший однокурсник Роберт Троп, уволившийся из армии в чине подполковника, жил неподалеку, и они часто сидели вместе над книгами дотемна.
Летом 1782 года были сданы адвокатские экзамены и получена лицензия, позволявшая Гамильтону вести дела даже в Верховном суде штата Нью-Йорк. При получении лицензии нужно было дать присягу, в которой были слова: «Я отказываюсь от всех обязательств по отношению к королю Британии и клянусь хранить верность свободному и независимому штату Нью-Йорк».
Уже тогда, произнося эти слова, Гамильтон расслышал таившееся в них корневое противоречие, чреватое долгими политическими бурями впереди. «Верность не Соединенным Штатам, а одному независимому штату Нью-Йорк». Первая конституция молодой республики, принятая два года назад, давала так много власти отдельным штатам и так мало Континентальному конгрессу, что делала для него почти невозможным обеспечить единство страны.
Когда Гамильтон пытался убеждать других депутатов, что штаты должны уступить Конгрессу хотя бы право собирать налоги на ввозимые в страну товары, те только качали головами. Томас Джефферсон вообще считал, что в постоянных заседаниях Конгресса не было необходимости, что в перерывах между сессиями его обязанности мог бы выполнять небольшой комитет из нескольких депутатов.