— удачи ль, иго ль?
День каждый живя, мы умираем, Марина, Игорь!
Кому из Жеймяны, за берег держась, сказать: «Холодина!»
Через Алоль где-то был к вам мост, Игорь, Марина [103].
Всё же один подарок, доставшийся мне незадолго до юбилея, принёс настоящую радость. Российское переиздание моей «Метаполитики» было осуществлено «Лениздатом» в бедном 1991 году на такой плохой бумаге, что пожелтевшие странички устраивали осенний листопад при каждом прочтении. Книга давно уже исчезла из магазинов, а читательнице Галине Звягиной, с которой у меня завязалась дружеская переписка, очень хотелось иметь её. Откликаясь на её просьбу, я послал ей свой предпоследний экземпляр, перевязав его резинками.
Героическая читательница — редактор по профессии — в течение месяца вырезала из своего напряжённого графика необходимые часы и сканировала рассыпавшиеся страницы, посылая мне главу за главой на вычитку. В конце концов у нас получился полный электронный текст, который Алексей Митаев вскоре разместил в «Библиотеке Мошкова».
NB: Чем больше недостатков продемонстрирует в длинной совместной жизни один из супругов, тем легче другому будет считать себя ангелом долготерпения.
В том же году, в октябре, случилась история, о которой почему-то хочется рассказать в третьем лице.
Деревья в эту осень желтели как-то неохотно. И так же неохотно заспанные школьники залезали в свои жёлтые автобусы, и его автомобиль послушно ждал, пока двери закроются, красные запретные огни погаснут и автобус двинется дальше.
Он приехал на своё любимое озеро, когда ещё не было девяти. Пусто, пасмурно, безветренно. Довольно холодно. Конечно, ни души. Расставил складное кресло, наживил крючки, забросил удочки. За его спиной располагался просторный огороженный луг, на котором паслась семья: рыжий бык с мохнатой чёлкой, чёрно-белая корова и их чёрный-чёрный бычок. Почему-то бычок ласкался больше к папе, чем к маме. Картина напоминала голландские залы Эрмитажа — Поттер, Рейсдаль, Гоббема. Перед рыбаком расстилался пейзаж из французских залов: Коро, Добиньи, Курбе. Причём повторённые в зеркальной воде.
Клёв, как это часто бывает в октябре, был вялый, только рыбья мелочь дразнила, едва шевеля поплавок. Он пошёл по берегу поискать счастья в других заветных бухточках. Заброшенная леса вилась кольцами, натягиваться не желала.
Вдруг он почувствовал лёгкое головокружение. Подумал, что если уж падать, то надо постараться не в воду.
Головокружение не проходило. Он решил вернуться к исходному месту, которое называл «Мыс Доброй Надежды». До него было метров тридцать, и в конце — короткий склон, довольно пологий.