Я накинул на него одеяло, принесённое из «сайтейшена», а сам бросился заливать бензин в бак грузовика.
Мотор снова заурчал, кабина стала теплеть. Джим пробовал сжимать и разжимать закоченевшие пальцы, поглаживал свой бесценный жилет. Потом произнёс в задумчивости, глядя на снег, летящий в свете фар.
— Я просто не могу вообразить, что же нам поднесёт сам Аллегенский хребет.
NB: Молят небеса о здоровье, о благополучном путешествии, о сохранении дома от огня и воды. Смотрят на Бога как на директора самой большой страховой конторы.
Аллегенские горы обошлись с нами милостиво. Переночевав в заснеженном пенсильванском мотеле, мы спокойно перевалили их на следующий день под слепящим солнцем, пересекли легендарную реку Делавер (о, Фенимор Купер и его индейцы!), въехали в штат Нью-Джерси и, поплутав часа два по минотавровому лабиринту слившихся друг с другом городков графства Берген, отыскали нужный нам «Лес Ангела» — то есть Энгелвуд.
Дом Подгурских имел две спальни, гостиную, кухню и столовую на первом этаже, застеклённую террасу, а также две маленькие спальни и небольшую комнату на втором этаже. Плюс большой подвал, которому предстояло стать книжным складом, упаковочной и бескрайним царством приключений для двух наших кошек — мамаши Смоки и её огромного сыночка по имени Кузя. (Если отец Кузи был таких же размеров и свирепости, каким вырос сынок, следовало признать, что Смоки была довольно бесстрашной в своих любовных приключениях.)
На следующий день из Нью-Йорка приехал на автобусе Довлатов, чтобы помочь нам разгрузиться. Таская в подвал ящики с книгами, он впервые имел возможность убедиться в том, что труд грузчика заполняет изрядную часть рабочего времени маленького издателя.
— Где принцип разделения труда? — пыхтел он, взваливая на плечо очередной ящик с собственным «Заповедником». Мы объяснили ему, что выживаем только за счёт того, что отбросили мечту о разделении труда и сумели овладеть — и не брезговать — всеми необходимыми профессиями: бухгалтера, фотографа, корректора, электрика, упаковщика, рекламного агента, переводчика и даже адвоката.
Через месяц Лена доставила на самолёте Олимпиаду Николаевну. Перелёт так напугал девяностопятилетнюю старуху, что она стала заговариваться. Спрашивала, далеко ли немцы, просила «не оставлять её на поругание». Уверяла, что за окнами бродят финны и светят внутрь дома фонариками. «Что? Говорите, войны нет? Всё спокойно? Значит, можно смело садиться в кресло? А где мой банан?»
Завершился переезд только весной, когда мы с Леной перевезли книги «Эрмитажа» из арендованного склада в Мичигане в арендованный склад в Нью-Джерси. Шестьдесят изданных к тому времени книг заполняли примерно двести пятьдесят ящиков по двадцать килограмм каждый. Под пятитонной тяжестью колёса арендованного фургона неестественно выгнулись наружу. Пришлось пуститься на новый расход и отправить несколько десятков ящиков по почте. И всё равно, развал колёс под кузовом выглядел так угрожающе, что водители обгонявших грузовиков тревожно сигналили и пальцами показывали мне на перекос. Я только кивал в ответ, улыбался, пожимал плечами. Мол, да, знаю, будь что будет.