- В порядке? – Видящая горько фыркнула. – Ты это слышал? Он отправил меня в отставку! Приказал покинуть часовню, в которой я служила столько лет! Назначил пенсию, словно какой-то… бывшей фаворитке! Ни одна моя сестра не подвергалась такому унижению! Что скажут в Ордене, если узнают?
- Они ничего не узнают, госпожа. И это – лишь часть плана!
- Моя отставка?
- Ваше изгнание!
Лицо старой женщины потемнело. Она вскинула руку, сложив пальцы в щепоть:
- Вот как ты заговорил?
- Не надо, госпожа, я на вашей стороне! Вы сломлены, унижены, оскорблены, ослаблены… Пусть они поверят в это! Пусть порадуются… напоследок. Когда вы нанесете удар, будет поздно!
- Но зачем это тебе?
В зеленых глазах зажглись огоньки:
- Вы всё прекрасно знаете, матушка!
Нет, конечно, она знала не все. Привыкший не доверять никому, Охтайр не спешил делиться с кем бы то ни было своими мыслями и чувствами. Именно поэтому он не прижился в когорте Преданных – никто не хотел доверять молчаливому вечно на что-то сердитому одиночке. И кое-что о себе так никому и не рассказал.
Поначалу он был сердит на себя – месть не удалась, казалось, жизнь потеряла смысл, ибо, принеся клятву верности, он обязался защищать жизнь и честь того, кого больше всего на свете желал бы видеть мертвым. Но некоторое время спустя, успокоившись и как следует все обдумав, он решил, что более удобного случая отомстить ему вряд ли представится. Мало убить врага – надо было восстановить справедливость. А у маленького мальчика, который в ту страшную ночь мало, что понял и ещё меньше запомнил, было свое понятие о том, что это такое.
Долгое время месть оставалась всего лишь навязчивой идеей. Охтайру удалось втереться в доверие к отцу и сыну – Раваниру и Ровилару – но на этом всё застопорилось. И лишь недавно, с возвращением Дехтирель в отчий дом, идея начала приобретать конкретные черты.
Лаэмир был просто счастлив. Миновало каких-то две с половиной недели, а он не просто в когорте Преданных, но успел отличиться на турнире и удостоился чести присутствовать на пиру! Более того, он все-таки вручил венок девушке, которая с недавних пор была предметом его мечтаний. До сих пор, закрыв глаза, он представлял ее радостное и растерянное лицо. Можно было надеяться, что теперь она запомнит очарованного ею рыцаря.
Наскоро смыв пот и грязь, переодевшись в парадную форму и сдав доспехи в чистку – легионеры, которые не принимали участия в турнире и потому не были приглашены на пир, обещали проследить, чтобы слуги все сделали отлично, - он вместе с остальными явился во дворец. И первым, кого увидел, был его отец.