Так вот, Танькин сын был толстячком десяти лет, очень деловитым, посапывающим — быстро уставал, поднимаясь ко мне на третий этаж. Читал все. Книг набирал, сколько влезало в разболтанный портфель и в короткие ручки. Забывал уходить, присаживаясь на нижнюю ступеньку старой деревянной стремянки, клонил соломенную, чуть потную голову, совсем еще детскую, и, посапывая, утыкался в верхнюю, в стопке лежащих на коленях, книжку. Иногда поднимал ко мне круглое лицо, похожее на белый подсолнух и, в упор глядя таким же круглыми, очень темными глазами — мамиными, — что-нибудь спрашивал.
Я отвечала.
Было нам с ним мирно и покойно. Иногда он досиживал до конца рабочего дня, и мама Танька приходила за сыном.
Просовывала в фанерную белую дверь голову, падали черные на фоне белого богатейшие кудри, сверкали круглые глаза, открывался красный рот.
— Толя!!! Ты тут Елени Александровни все мозги уже проел! Лена, проел? Ведь проел же!!!
— Нет, нормально, видишь, читает сидит.
— Пойдем уже!!! — Танька с любовью смотрела на белявенького сына, подхватывала падающие из его рук книжки, вытирала платком нос, и он стоял смирно, не вырывался, думая о своем. Иногда, дергая головой, выныривал из-за платка, чтоб еще спросить.
— А крокодилы у вас есть? Мне много надо! Чтоб все.
— Есть «Крокодилы». Завтра придешь, достанешь. Лет за семь скопились.
Назавтра я показала Толе на верхнюю полку, где плотно лежали стопки пожелтевших журналов.
— Лезь. Там они.
Толя смерил глазами семь широких ступенек. И вдруг предложил:
— Та вы сами слазийте.
— Еще чего, — возмутилась я, отрываясь от стопки карточек. Натянула на бедро край мини-юбки.
— Ты мальчик, ты и лезь.
Толя вздохнул. Посопел. Оглядел круглыми глазами полки, с которых на него сурово смотрели корешки перечитанных книг. И снова вздохнул.
Я ничего не понимала. Посмотрела на часы и поторопила мальчика:
— Толичка, у меня обед через полчаса.
— Лучше б вы… сами бы… — в голосе его прозвучала тоскливая и безнадежная укоризна.
Встал и поднялся на вторую ступеньку. Вцепился руками в третью и, закрыв глаза, вспотел, так что по лбу побежали крупные капли. Ноги затряслись на широкой деревянной поверхности.
— Ты что? Ты высоты, что ли, боишься? — ахнула я.
Толя с закрытыми глазами совершил восхождение еще на одну ступень. Осталось четыре…
Я тихо подошла, чтоб не свалился от моих резких движений, хотя, ну куда падать, топчется в полуметре от пола. Взялась одной рукой за край стремянки, другой придержала его щиколотку в цветном носке под задравшейся штаниной.
— Я тебя держу, — предупредила и встала на нижнюю ступень, — ты поднимайся, а я тебя буду держать.