Блонди, отчаянно зевая, вышла из комнаты рано утром — получить вожделенную чашку кофе. И — на работу.
Мама стояла у окна и внимательно на что-то смотрела.
— Блонди, — сказала она, убедившись, что дочь сделала пару глотков и уже почти проснулась, — поди сюда, посмотри.
Блонди встала рядом с мамой, держа в ладонях чашку.
На скамейке, освещенная косым утренним солнышком, сидела красивая черно-белая кошка. Сидела спокойно, с королевским достоинством, аккуратно составив лапки в белоснежных чулочках. Поглядывала вокруг желтыми глазищами. На земле Блонди углядела знакомую алюминиевую мисочку. Из набора, что они в походы с собой брали.
— У-у, какая!
— Это наша кошка, — сказала мама.
— Как наша? И давно?
— Нет, но — наша.
— Ага, и уже из моей любимой миски ест. Мам, мы же договаривались, если заводить, то — сибирского кота. Чтобы с котятами не было проблем. Помнишь?
— Помню, — согласилась мама. И повторила, — это теперь наша кошка. Она к нам пришла. Зовут — Катя.
И ушла на рынок.
Блонди махнула рукой и смирилась. Кошка действительно была хороша.
Ночевала Катя в семье. Всем понравилась.
А на следующий день, когда Блонди была дома одна, Катя ушла. И пропадала несколько часов.
Высунувшись в кухонное окно на требовательное мяуканье, Бло глянула в палисадник и застыла.
Катя стояла среди растрепанной зелени и смотрела на Блонди. В зубах она держала задушенного белого попугайчика.
— Катя, — растерянно сказала Бло, ухватившись за подоконник вспотевшей рукой. И чуть расслабилась, увидев желтые перья на вывернутом крыле. Не Снежок.
— Катя, ты что, с ума сошла? Уноси немедленно, пока никто не увидел!
Катя еще мяукнула сквозь мертвое тельце, повернулась и скрылась в кустах.
«Я теперь — ваша кошка!», — так поняла Блонди.
Вечером Катя уютно сидела на коленях бабушки Нины и мурлыкала, заглушая телевизор.
— Лерка! — закричала бабушка из летней кухни.
Лера заерзала шортами по круглому стволу старого абрикоса, обернулась. Уперлась ладошками в лощеную древесину около голых бедер. Жаркий ветерок пузырил занавеску на распахнутой двери. Иногда хлопал ею беленую стенку. Изнутри гремели кастрюли. Что-то шипело и пахло горячей едой. Мясом. Жарко, невкусно.
— Иди есть! Иди, борща налила уже.
— Я не хочу борща. Компоту налей, ба.
— Компот не еда, иди ешь.
Бабушка возникла в дверях и тут же получила занавеской по распаренному лбу. Чертыхнулась. Задрала голову и посмотрела на абрикос. Огромное дерево наклонилось и почти легло кроной на шиферную крышу сарая. Верхняя полоса ствола давно потеряла кору, — по дереву, как по лесенке, лазили на крышу несколько поколений детей.