Лерка сидела высоко над крышей, свесив загорелые ноги. Бабушке были видны растоптанные шлепки, висящие почти отдельно от пыльных ступней внучки.
— Ты одна там? — бабушка вытянула шею и попыталась разглядеть выгоревшую русую Леркину голову.
— Одна, — вредным голосом крикнула внучка. Хихикнула. Сверкнула темными глазами на Колю. Коля подобрал опущенную было ногу. Насупился. Лерке весело, а он будет краснеть потом, как маленький, если бабка застукает. Ну да, залез по стремянке со стороны своего огорода. Так, сидят же просто, ничего не делают. Что такого? А получается, вроде как виноват. А — ничего такого.
Коля скосил глаз на тонкую шею девочки, на отставший воротник выгоревшей рубашки в мелкий цветочек. Покраснел, увидев, как отошла безрукавая пройма, показав сгиб подмышки и маленькую грудь. Совсем маленькую, лифчик не на чем носить. Но — острый сосок, темненький, упирается в ткань рубашки изнутри. И не поймешь — нравится ему или не нравится так. Вон, позавчера, Надька с ними ходила на море. Купалась в одних трусах. Визжала. Их трое, она одна. Ей нравилось, все лезли ее топить, за грудь хватали, а у нее большая грудь, круглая. Трясется, прыгает, вокруг сосков кожа аж прозрачная, так натянута от тяжести. Голубая почти. Тоже непонятно, вроде должно быть кайфово, он за талию ее схватил, скользкая, вырывается, — повернулась и упала на него, на руки прямо грудью, хохочет. И балдеж, но какой-то сознательный, от мыслей — «вот телка голая почти». А голубое это — брезгливо как-то. Геныч тогда его оттолкнул, типа, мое, руки не распускай. И утащил Надьку в кусты. Коля с Никусом полчаса сидели на жаре, ждали, пока они там елозили. Надька хихикает, Геныч бормочет что-то. Если б Геныча не было, Надька, может, с Никусом ушла бы тискаться. Геныч говорит, она ему дает. Кто его знает, может и дает, Колька их не проверял. Надька как бы общая — то с одним ходит, то с другим. Разговоров полно и Колька даже верил почти. А когда сам подкатился к ней, она зашипела, как змея. И снова в толпу и снова ржет. Он тогда подумал, может, она просто дура такая — поржать и потискаться на людях. А остальное — разговоры только. Кому охота признаваться, что тебя отшили.
— Ты о чем думаешь? — Лерка покачала ногой. Шлепок сорвался и громко упал на белесый шифер. Заскакали крошки по желобкам — вниз, вниз…
Лерка потянулась, сорвала зеленый абрикос и пульнула его вслед каменным крошкам.
Зеленый шарик с оранжевым бочком крепко стукнулся и высоко запрыгал в темную глубину двора.
— Ну, быстро, не готовься, о чем?