На сцене двое мужчин, в перьях и мехах, принимали текучие позы, швыряли в зал изысканные слова, застывали так, будто они сами орнаменты из перьев, лент и мехов. Пережидали аплодисменты и снова выпевали слова, язвительные и томные.
А Шанелька пыталась успокоить подкидыша, который старался выбраться, тоненько мяукая и корябая ее платье растопыренными коготками.
— Сосиска, — воззвала она к подруге быстрым шепотом, — кончилась! Ай!
— Что?
— Царапучий.
— Девушки! — строго сказали им из соседнего ряда.
Крис поднялась и, пригибаясь, почти побежала в буфет. Азанчеев, смеясь и хлопая, пару раз с удивлением посмотрел на Шанельку, которая через пустое кресло от него застыла в туго запахнутой куртке, с мученическим лицом кусая губу.
В зале воцарилась тишина, в ней что-то совершалось на яркой сцене, что-то интригующее, требующее полного внимания. Со всех сторон белели поднятые лица с темными на них глазами и приоткрытыми ртами. И в проходе кралась благоухающая сосисками Крис, сгибаясь под обстрелом негодующих взглядов.
— Это она, — произносил медленный, полный угрозы голос, — она вернулась, Клер! Ты уверена, что выдержишь?
— М-м-м, — Шанелька выпростала руку из-под куртки, — давай скорее. Вот чертушня мелкая!
— Тссс!
— Сколько его нужно? — пытал на сцене актер, натягивая черное платье служанки.
— Сколько ты взяла? — Шанелька крошила горячую сосиску в пальцах, суя кусочки за пазуху, — черт, уронила. Сиди!
— Люминал. Десять таблеток. Да ты не осмелишься, — захохотал актер, выгибая спину и жгя партнера огненным взглядом из-под наклеенных ресниц.
— Ку-да полез? — на придушенный возглас Шанельки ближайшие ряды оглянулись, и морщась, снова уставились на сцену.
Крис нырнула следом за подругой под кресла, свешивая голову и всматриваясь в душную темноту.
Азанчеев с интересом разглядывал две еле видные согнутые спины.
— Не пускай, — пыхтела Шанелька, возя руками по ковролину, — к тебе гоню. Сосиской его! Мани, черт, мани к себе.
— Держу!
— Ах, эти розовые гладиолусы, — томно сообщила Мадам, появляясь на сцене во всем своем гламурном изысканном блеске, — и эта мимоза…, ах…
— Ах ты, паршивец! — в полный голос крикнула Крис, выпрямляясь и отрывая от шелковой туники острые коготки, — браво! Бра-во!
Сунула орущего котенка обратно Шанельке и захлопала, в надежде заглушить истошные кошачьи вопли.
Мадам замолчала, пристально вглядываясь в ряды белых лиц в темном пространстве зрительного зала.
Шанелька прижала извивающееся тельце к куртке и понеслась между кресел, уже не стараясь потише и не пригибаясь, главное, унести орущего кота из зала, где мадам, служанки и тыща людей, провожающих ее изумленными взглядами и негодующими возгласами.