Он так красив, напоминала себе Крис, закрывая глаза и вызывая мысленную картинку с яркими Васькиными глазами, с его перегибистым длинным телом, изящными, но не женственными руками. С золотистыми скулами и бредпиттовской мальчишеской улыбкой. Так красив. Нажим в мысленном утверждении доказывал: раз уж пришлось проговаривать, уверяя себя…
Но в общем все очень и очень неплохо, возразила она себе, запрокидывая голову и подставляя шею мужским поцелуям. Но сама же и посмеялась необходимости возражения. Было бы совсем все прекрасно, не мыслила бы. А летала ведьмой, вдоль, поперек, под и над, протискиваясь в какие-то промежутки, растаптывая и распластываясь, прыгая в неизмеримую высоту и проваливаясь под сладостный душный лед.
Ах так, сказала она себе, ах… так… И выворачиваясь из-под мужского тела, сделалась амазонкой, бросающей коня в самую гущу, в вопли и мешанину, чтоб без возврата.
Мимо окон ездил и ездил туда-сюда неутомимый паровозик, таскал вагоны поштучно, и надорванный, когда-то женский, голос командовал и ругал, непонятными, кажется, стершимися о скучный технический воздух словами и длинными комковатыми предложениями. В нужное время они добавили собственных невнятных слов в неспокойную ночную не-тишину, и теперь лежали молча, рядом, сплетя горячие ноги и хрипло дыша.
— Ого, — уважительно сказал Васька, уткнулся носом в подрагивающее плечо, — я вот сразу на тебя запал, когда увидел, как слушаешь. Вот и так и есть. Ну…
— Мерси вам, господин композитор. Вы тоже прекрасно исполнили свой чардаш.
— Фаду! — спохватился Васька.
— Думала, приврал, — Крис засмеялась, пытаясь укрыть одеялом его, сидящего, но пушистое сползало с голых плеч, и она придвинулась ближе, оборачиваясь кошкой вокруг его талии, укладывая голову так, чтоб не мешать гитаре и рукам.
Надо бы спросить, почему фаду, откуда он знает, что ей нравится именно эта музыка. Но мешала вдруг Леда Полонская, высокая и худая, с белыми волосами, распущенными до пояса. Модельная блондинка безнадежно влюбленного учителя из Волгограда. А какие Леда пишет стихи…
Под мягкий перебор струн Крис отодвинулась, укутывая голые бедра Васьки одеялом, отползла к стенке и села повыше, опираясь на подушку. Теперь ей был виден профиль, блик на плече и локте, подсвеченный из окна гриф гитары и согнутая спина. Снова стало зябко, но в проплывающем свете трудолюбивого паровозика-тепловозика гитарист становился таким прекрасным, что Крис стало очень хорошо.
С ним можно не спать, лениво думала она, любуясь движениями пальцев и изгибом спины, утром, в ярком уже солнце, пусть бы ходил, голый, садился, вставал, держа в руках кофейную чашку. А мне — лежать и любоваться. Секс получается, как бы в нагрузку к прекрасной внешности Васьки Конькова. Очень и очень неплохой, конечно, секс. Но все равно красота перевешивает. И это раздражает.