После летнего сезона волжские грузчики не разбрелись, как обычно, по селам, а по «случаю революции» остались в городе. После октябрьской забастовки им приходилось не сладко. Заработанные деньги уже прожиты, а новой работы нет. Целыми днями и в дождь, и в изморозь простаивали они толпами около губернаторского дома, требуя оплаты забастовочных дней и денежной помощи. Их пытались разгонять казаки, но на следующий день они снова собирались и опять упрямо выстаивали долгие часы. Терпение их уже подходило к концу. Грузчики стали злыми и раздражительными: ругались, дрались, попрошайничали, иногда даже грабили и раздевали прохожих. За водку и деньги некоторые из них стали продаваться черносотенцам.
В городе запахло погромами.
Работу среди грузчиков комитет поручил Вилонову. И вот, прихватив с собой одного рабочего, здоровенного и отчаянного парня, Михаил отправился на площадь. Не успели они подойти к грузчикам, как из соседней улицы вывалилась возбужденная и орущая толпа. Впереди два краснорожих мясника, одетых, несмотря на холодную погоду, в расшитые праздничные рубахи и жилеты. Пьяно раскачиваясь и распаляя себя криками, они размахивали белыми флагами — символом черной сотни. По мере их приближения грузчики нервно оживлялись. Еще минута и они сольются с погромщиками, и накопившийся гнев прорвется в диком инстинкте разрушения.
Михаил и его напарник бросились навстречу погромщикам. Несколько мгновений — и вырваны из пьяных рук флаги, скручены и брошены в подвернувшуюся пролетку «знаменосцы».
Все это произошло настолько быстро, что погромщики не успели и опомниться. Оставшись без вожаков, они некоторое время помыкались по площади и стали расползаться в разные стороны.
Когда Михаил взобрался на самодельную трибуну, он знал, что его будут слушать. Вокруг него теснилась волжская вольница: живописные лохмотья, обнаженные груди, всклокоченные чубы. На него смотрели все: кто настороженно, кто с симпатией, а большинство с любопытством, что-то нам скажет этот отчаянный парень, Он говорил горячо, грубовато, но о близком и наболевшем. Не льстил, не подлаживался, не сюсюкал, но болел их бедами, советовал и даже обвинял. И толпа не обижалась на резкие слова, она понимала: этот молодой сильный парень с большими рабочими руками, смелым лицом, буйной шевелюрой, не знающей шапки, и огромным шарфом, небрежно обмотанным вокруг шеи, хочет ей добра. Толпа постепенно оттаивала. А остроумные ответы на сыпавшиеся со всех сторон шутки и реплики окончательно покорили волжских богатырей.
— Тебя как зовут-то, парень?