Если бы вы проиграли сражение при Ватерлоо, — продолжал Наполеон, — в каком положении оказалась бы Англия? Цвет вашей молодежи был бы уничтожен; ни один солдат, даже лорд Веллингтон, не смог бы ускользнуть». Здесь я заметил Наполеону, что лорд Веллингтон был полон решимости не покидать поле сражения живым. Наполеон ответил: «У него не было возможности отступать. Он был бы уничтожен вместе со своей армией, если бы вместо пруссаков на подмогу пришёл Груши». Я спросил его, разве он не верил, что появившиеся пруссаки как раз и были частью корпуса Груши. Наполеон ответил: «Конечно, я и теперь едва могу понять, почему это была прусская дивизия, а не дивизия Груши».
Я затем взял на себя смелость спросить: не правда ли, если бы не появились ни Груши, ни пруссаки, то сражение при Ватерлоо стало бы битвой с неясным исходом. Наполеон ответил: «Тогда бы английская армия была разгромлена и уничтожена. К середине дня она уже потерпела поражение. Но счастливый случай или, что более вероятно, сама судьба решила, чтобы лорд Веллингтон одержал победу. Я почти не мог поверить, что он даст мне сражение: ибо, если бы он отступил к Антверпену, а именно так ему следовало сделать, меня должны были сокрушить армии в триста или четыреста тысяч солдат, которые подходили, чтобы выступить против меня. Тем, что лорд Веллингтон решился дать мне сражение при Ватерлоо, он дал мне шанс. Это была величайшая глупость — разъединить английские и прусские армии. Им следовало быть вместе; и я не могу понять причину того, что они разъединились. Веллингтон совершил глупость, что дал мне сражение в месте, где, если бы он потерпел поражение, все для него было бы потерянным, ибо он не имел возможности отступить. Позади него стоял лес и, чтобы добраться до него, была лишь одна дорога. Он был бы уничтожен. Более того, он позволил мне застать его врасплох. Это была его колоссальная ошибка. Ему следовало покинуть лагерь под Ватерлоо с самого начала июня, так как он должен был знать, что я намерен атаковать его. Он мог потерять буквально всё. Но ему повезло; его судьба оказалась более удачливой; и всё, что он сделал, было встречено аплодисментами.
Я намерен был атаковать и уничтожить англичан. Это, я знал, вызвало бы немедленную смену английского кабинета министров. Негодование деятельностью английских министров, ставшей причиной гибели сорока тысяч отборных солдат английской армии, вызвало бы такое всенародное волнение в Англии, что этих министров выгнали бы прочь. Народ сказал бы: «Какое нам дело, кто там сидит на троне Франции, Луи или Наполеон; стоит ли нам проливать свою кровь, пытаясь посадить на трон ненавистную королевскую семью? Нет, мы достаточно много страдали. Это не наше дело — пусть они там, во Франции, разбираются сами». Они бы пошли на заключение мира. А ко мне присоединились бы саксонцы, баварцы, бельгийцы, вюртембержцы. Без Англии коалиция перестала бы существовать. Русские пошли бы на мир со мной, и я бы спокойно сидел на троне. Состояние мира стало бы постоянным, ибо что могла сделать Франция после Парижского договора? Разве её можно было опасаться?