Есть две разновидности бесстрашия, одну из которых поэт образно назвал «безумством храбрых». В этом случае инстинкт самосохранения, потребность самозащиты подавляются иной, более сильной, потребностью добиться победы во что бы то ни стало. Когда человек, обвязав себя гранатами, бросается под вражеский танк, он делает это не
потому, что не ценит своей жизни, а потому, что иная высокая и неизмеримо более важная потребность — победить врага, спасти свою Родину от иноземных захватчиков — подавила заботу о собственной безопасности.
Но есть и другой путь устранения страха — это его
«разрушение изнутри». Летчик-истребитель, в совершенстве владеющий грозной боевой машиной, блестящий мастер воздушного боя, обладает тем избытком информации о путях достижения цели, который делает для него поединок с врагом источником положительных эмоций боевого азарта, чувства превосходства, того «упоения боем», о котором рассказывают в своих воспоминаниях герои Отечественной войны.
Объединение этих двух механизмов, т. е. сочетание кон- куренции потребностей с избытком информации или с ликвидацией информационного дефицита, представляет наиболее мощное и эффективное средство устранения нежелательных эмоций.
Теперь понятно, что, рассказывая вам о механизмах эмоций, о закономерностях возникновения невротических состояний, автор уже начал борьбу с незнанием, с недостатком сведений о причинах ваших тягостных переживаний. Правда, для нас особенно важна информация о д е й с т в и я х , способных привести к ликвидации невроза, и подробный разговор об этом еще предстоит. Но сейчас мы должны уделить внимание потребности, ибо без нее невозможна никакая целенаправленная активность.
Глава, которую я хотел бы написать
Борьба с неврозом есть деятельность, требующая от больного сил, анергии и страстного желания избавиться от своего недуга. Ее можно вести, только по-настоящему желая быть здоровым. Но стоит ли вообще говорить об этом? Разве найдется человек, который предпочитает болезнь здоровью, а мучительное сознание своей неполноценности — радостному ощущению избытка бодрости и сил? Ведь тот, кто «уходит» в болезнь, как в надежное убежище от трудностей и конфликтов, уже закрыл мою книгу и от- правился вымогать сострадание у сердобольных родствен-
ников и врачей. Я остался с читателями, которые хотят знать правду о себе и готовы следовать за мной по трудным дорогам выздоровления.
Все это так, и я хочу усилить их решимость, их порыв и волю. Но я вряд ли пригоден к тому, чтобы это осуществить. У меня нет тех средств, которые сейчас нужны, потому что мы оказались на повороте, где кончается власть науки и где слово должно быть предоставлено искусству. Я не оговорился: именно искусству. Психотерапия — наука, поскольку она разрабатывает и шлифует свои методы на основе точных знаний о закономерностях деятельности мозга. Но психотерапия должна быть искусством в тот момент, когда она обращается к человеку. Трудно представить себе, какую невиданную в истории медицины силу приобрели бы встречи с психотерапевтом, если бы вместо шаблонных фраз «с каждым днем вы чувствуете себя все лучше... дышите ровно и спокойно... Ваша воля становится крепче... и т. д.» в кабинете невропатолога звучали новые слова, хотя бы отдаленно приближающиеся по своей неотразимой убедительности к строкам произведений великих писателей и поэтов.