Она встретила Бажина молчанием. Сидя на диване в гостиной и взяв левой рукой под локоть правую.
Он сел рядом и медленно выговорил:
— Молча. Ты собиралась сделать это молча. Просто свалить. Ничего мне не сказав.
— Да, — легко подтвердила она. — Именно так я и собиралась сделать. Просто свалить от тебя, ничего не сказав.
Подливала масла в огонь не от смелости, а от желания, чтобы это все побыстрее закончилось. Пусть не тянет, сделает с ней поскорее то, что он там собрался с ней сделать.
Он повернул голову, и Мария посмотрела ему в глаза. Они горели, в них было столько чувств, смешанных и разных, что она не смогла вычленить какое-то одно.
— Что же мне с тобой делать, Машенька?
Маша молча вздохнула, и в этом прерывистом вздохе отчетливо прочиталось: «Что хочешь».
— Ты спрашивала, можешь ли что-то сама решить в наших отношениях. Можешь. Решай. Но без того, чтобы уезжать из дома. То, что я сейчас сделаю, поверь, не доставит мне никакого удовольствия. Но я это сделаю.
— Ты не посмеешь, — прошептала она непослушными губами, глядя, как он расстегнул пряжку и одним резким движением выдернул ремень из пояса брюк.
— Человек не понимает чувства другого, пока не побывает в его шкуре. Я тебе сейчас такую уникальную возможность предоставлю.
— Только посмей! — испуганно вскрикнула она и сорвалась с места.
Бажин, конечно, тут же перехватил ее и скрутил руки, обездвижив.
— Будет не больно, ты даже сможешь освободиться, но, думаю, этого хватит, чтобы понять, что я вчера чувствовал.
— Не трогай меня, не прикасайся ко мне! Если ты тронешь меня хоть пальцем, я тебя возненавижу!
— Вот сегодня я тебе верю, сегодня ты говоришь искренне. — Потащил ее к лестнице. — Я не садист, но очень хочу, чтобы тебе стало больно.
— Отпусти меня! Клянусь, я тебя возненавижу! — кричала она, бесполезно сопротивляясь.
Обмотав ее руки своим ремнем, он привязал их к перилам.
— Тебе больно? Обидно? Ты унижена? Проникнись всем этим, и, может быть, тогда ты перестанешь делать со мной все, что ты делаешь. И, пожалуйста, никуда не уходи, я сейчас вернусь, — саркастически кольнув напоследок, взбежал по лестнице. — А если только дернешься, я привяжу тебя здесь навечно! Ты же не сомневаешься в этом? — рявкнул сверху.
Да, привязал он ее чисто символически, но Машке хватило. Он знал, куда бить, и ударил. Ударил так точно, что она от своей боли задохнулась.
Душевное потрясение удалось. Это было больно, обидно и унизительно. Все, как он говорил. Она же не животное, не собачка, чтобы ее пристегивать и привязывать!
Освободив руки, Маша швырнула ремень в другой конец комнаты. Ошарашенно опустилась на пол, пятясь, отползла от лестницы и прижалась спиной к простенку между огромных окон.