Капитан пиратского судна подошел ближе, а господин Иракий поднялся, чтобы пожать руку для закрепления сделки. И тот же самый жестокий человек, который собственноручно клеймил Отраву, вспомнил об обещании попытаться продать их в один дом. Перевертыш — он перевертыш и есть.
— Бери и этого. Он вел себя смирно и тихо, но я старый солдат и по походке коллегу узнаю. Провалиться мне в Подземную Тьму, если он у левоморцев не был одним из лучших бойцов! Бери, господин Иракий, не пожалеешь!
Солдат — это что-то наподобие стража или охранника в Левоморье. Устаревшее слово, которое тут использовали часто.
Кудесник задумчиво глядел на Лю, пока капитан продолжал:
— А эта возвращенка проблемная, скрывать не стану. Но привыкнет. Может, и ей местечко где на кухне-огороде найдется?
Господин Иракий, на Отраву даже не посмотрев, озвучил решение:
— Перевертыша и кудесницу возьму. Твоему слову верю.
И только теперь Отрава поняла, что больше всего сейчас боялась остаться одна. Как Кристофер! Любые тяготы можно преодолеть, если будет возможность вечером обнять подругу или позорно разреветься при Лю. Но она запретила себе открывать рот. Тогда ожила Нанья:
— Я руки на себя наложу! — она подскочила на ноги. — Клянусь… этим вашим Светом! Бери нас всех, а иначе… как их… инвестиции не окупятся! Понял? Это я тебе…
Иракий залепил ей пощечину, заставив замолчать. Но после этого сказал спокойным голосом:
— В следующий раз проси, если тебе что-то надо, но никогда не повышай тон при мне, Нанья, — и повернулся к капитану. — Хорошо, возьму троих, если скинешь цену за возвращенку вполовину.
Ровно с этого момента начался новый этап их жизни.
Переезд в тесной повозке занял весь остаток дня — господин Иракий жил далеко от города, предпочитая уютное уединение своего семейства из трех человек. Но, похоже, что под уютным уединением он подразумевал и всех рабов, коих на его полях и в бытовом хозяйстве водилось предостаточно. Потом пленников, изможденных дорогой и переживаниями, высадили возле дома, который запросто можно было назвать дворцом. Накормили, переодели и представили остальным господам: супруге Иракия, слишком пышнотелой возвращенке, и такому же тучному сыну, унаследовавшему расу матери. Хозяйка повторяла, считая, вероятно, слова свои проявлением доброжелательности:
— Привыкайте, привыкайте.
Вот они и привыкали — день за днем, неделю за неделей. Жизнь в поместье оказалась не такой уж и плохой. Каждому выделили по каморке, и в одной из них они обязательно собирались перед восходом ночной звезды, чтобы хоть несколько минут побыть вместе. Поначалу молчали. Потом жаловались. А потом наперебой рассказывали друг другу, как прошел день. Отрава — о том, как с утра до вечера снова чистила овощи и полировала серебряные ложки. Нанья через пару недель щебетала: