— Вы ошибаетесь, графиня, вы принимаете меня, видимо, за другую, я первый раз имею честь вас видеть, — с трудом, сдавленным голосом произнесла молодая женщина.
— Меня… в первый раз… Но это мистификация. Ведь вы урожденная Бахметьева… Екатерина Петровна.
Смертная бледность покрыла лицо Екатерины Петровны. С минуту она молчала, опустив глаза.
— Вы ошибаетесь, графиня. Я урожденная Белоглазова, меня… зовут… Зоя Никитишна.
— Белоглазова… Зоя Никитишна… — машинально повторила Наталья Федоровна. — В таком случае, простите… я вам верю… более, нежели себе, своим глазам. Он прав, он мог ошибиться, — добавила она про себя.
— Кто он? Зарудин? — вдруг вскрикнула Екатерина Петровна.
Графиня вскинула на неё быстрый, вопросительно недоумевающий взгляд и встала.
— Вы мистифицируете меня. Вы — Катя Бахметьева!
Она узнала голос своей подруги, который с летами несколько изменился, но в момент невольного возгласа в нем явились знакомые ноты.
Екатерины Петровна сидела, как окаменелая: вырвавшийся у неё вопрос о Николае Петровиче Зарудине, вырвавшийся против её воли, при помутившихся от необычайного волнения мыслях, ударил её как обухом по голове.
Ещё мгновение — мысли прояснились, и она с ужасом поняла, что далее отпираться невозможно, что этим нелепым вопросом она выдала себя с головой, что им она уничтожила закравшееся было, как она видела, в голову Натальи Федоровны, хотя и небольшое, но все же сомнение в том, что перед ней сидит её подруга детства — Катя Бахметьева.
Молодая женщина вдруг сорвалась с кресла и упала к ногам Аракчеевой.
Это было так неожиданно быстро, что последняя не успела удержать её.
— Талечка, милая, дорогая Талечка! Прости меня, не выдавай меня! — простонала Екатерина Петровна, силясь обнять ноги Аракчеевой.
Та быстро наклонилась к ней.
— Встань, Катя, встань! Что с тобой. За что прощать? В чем не выдавать?
— Я расскажу тебе все, как на духу, — несколько успокоившись, встала Екатерина Петровна. — Я сама так несчастлива от этого невольного самозванства.
— Самозванства?.. — с удивлением посмотрела на неё графиня.
— Садись… вот сюда, в уголок.
Они сели на маленький диванчик, стоявший в глубине гостиной.
— Слушай!
Екатерина Петровна прерывающимся шепотом стала передавать Наталье Федоровне грустную повесть её злоключений с того момента, когда для всех она сделалась самоубийцей. Она не упустила ни малейших ужасных подробностей и окончила рассказом, как она сделалась женой полковника Хвостова.
Графиня слушала с непрерывным вниманием, и эта искренняя исповедь подруги произвела на неё тяжелое впечатление. В её чудных глазах, с любовным состраданием глядевших на Екатерину Петровну, то и дело блестели крупные слезы. К концу рассказа они смочили все её ещё красивое лицо.