Сердце Мани, как звали её мать и брат и даже Василий Васильевич, представляло нежный бутон, ещё не начавший распускаться под солнцем любви.
На московские балы Василий Васильевич всегда сопровождал свою «кузину», ездившую на них или с его или со своею матерью.
На одном из таких балов и состоялась встреча Марьи Валерьяновны с Евгением Николаевичем. Красивая внешность, соединенная с дымкой романической таинственности, окутывавшей прошлое Зыбина и послужившей поводом для московских сплетниц к всевозможным рассказам о любви к нему какой-то высокопоставленной дамы из высшего петербургского круга, её измене, трагической смерти, и призраке этой дамы, преследовавшем Зыбина по ночам, так что он изменил совершенно режим своей жизни и день превращал в ночь и наоборот — сделали то, что молоденькая, впечатлительная, романически настроенная девушка влюбилась в красивого брюнета, в глазах которого, на самом деле, было нечто демоническое.
Знакомство с дочерью произошло без Ольги Николаевны, а когда на одном из следующих балов, на котором она присутствовала, ей представили Зыбина, она, несмотря на обычай московского гостеприимства, не пригласила его к себе в дом.
Что-то отталкивало Хвостову от этого красивого брюнета с иссиня-черными волосами.
Другой человек тоже носил в своем сердце какую-то беспричинную ненависть к Зыбину — этот человек был Василий Васильевич Хрущев.
Марья Валерьяновна, конечно, не высказала своей матери своего мнения о Зыбине и своего желания, чтобы он бывал в их доме, но после того, как он не был принят, сделав визит, вдруг сделалась скучна и задумчива.
Прошло несколько месяцев. На дворе стоял конец июля. На даче одного из московских сановных тузов был назначен бал, куда была приглашена Хвостова с дочерью, а в качестве кавалера их должен был сопровождать Василий Васильевич.
Мы застаем Ольгу Николаевну в гостиной её дома на Сивцевом Вражке, куда вошел Хрущев и обвел комнату выразительным взглядом.
Хрущев был высокий стройный шатен, с умным, но некрасивым лицом, единственным украшением которого были большие, голубые глаза, дышавшие неизмеримой добротой, но подчас принимавшие выражение, доказывавшее непоколебимую силу воли их обладателя.
— Мани здесь нет… хотя ещё рано, пятый час, но я думаю, что она отправилась к себе одеваться… — сказала Ольга Николаевна.
— Вероятно, так как её вязанье лежит здесь, на столе.
— Она спешит… и это меня радует, а то меня очень беспокоит её грусть за последнее время, и я не могу хорошенько объяснить её себе… Я говорю это тебе, Вася, так как ты у нас свой… С величайшим удовольствием я пользуюсь сегодняшним праздником, чтобы рассеять Маню и дать ей возможность повеселиться… Для меня эти балы — одна усталость, но веселье Мани сторицею искупает её…