— Я тоже, тетя, заметил печаль и озабоченность кузины… — с грустью отвечал молодой офицер, — и тоже надеюсь, что нынешний вечер, к которому она готовится с такой поспешностью, рассеет её грусть…
— Пойду и я понемногу одеваться, — сказала старуха. — Карету подадут к семи… не опоздай за туалетом…
— Офицеру долго ли одеться, тетя!
Громадная четырехместная карета, запряженная шестеркой цугом, уже с половины седьмого стояла у крыльца… Без четверти семь Марья Валерьяновна вышла из своей комнаты.
Хвостова и Хрущев ожидали её.
Она явилась в самом изящном наряде, который она, видимо, долго придумывала. На ней было белое тюлевое платье на голубом атласе, а на голове маленькая корона из голубых цветов с серебряными листьями.
Девушка была до того прелестна, что Ольга Николаевна не могла не похвалить её со свойственною матери гордостью.
Они вышли на крыльцо, в сопровождении многочисленной прислуги обоего пола, и уселись в карету.
— Пошел! — крикнул один из выездных лакеев, ловко вскочив на запятки, где уже стоял его товарищ, такой же рослый гайдук.
Роскошные подмосковные палаты туза-миллионера блестели массою зажженных в люстрах, канделябрах и бра восковых свечей.
Хвостовы и Хрущев прибыли в самый разгар бала, начинавшегося в те времена с восьми часов вечера.
Гостей было множество, — вся Москва, Москва сановная и родовитая почтила этот бал своим присутствием.
Он, по обыкновению, открылся польским. В первой паре с хозяйкою дома шел старик, одетый в белые короткие панталоны, в шелковых чулках, в башмаках, с туго накрахмаленными брыжжами и жабо, в синем фраке покроя французского кафтана. Голова его была напудрена, по сторонам были две букли, а сзади коса, или пучок, вложенный в кошельке с бантом из черной ленты. Борода была выбрита необыкновенно гладко, а в левой руке он держал золотую эмалированную табакерку. Он нюхал, видимо, часто, отчего верхняя, немного оттянутая губа его и манишка были засыпаны французским табаком.
Это был обломок вельможного века Великой Екатерины — князь Юсупов.
Марья Валерьяновна вскоре была увлечена в вихрь танцев.
Полонезы, экосесы, мазурки, французские кадрили, русские кадрили, манимаски, ригодины или контреданцы, вальсы, англезы — сменялись одни другими.
Гремели шпоры улан и гусар в мазурках, отчетливо выделывающих па-де-зефир и антраша, разносили чай, часто подавали оршад, лимонад и фрукты.
Все прыгало, вертелось, мешалось…
Почтенные московские дамы — маменьки — чинно сидели по стенам, следя завистливыми глазами за большим или меньшим успехом своих дочерей.
Успех молодой Хвостовой был полон.