Открываю глаза и вижу его взгляд из-под полуприкрытых век, смотрю, как складываются его губы и лишь мгновением позже мозг слышит:
«… она твоя, о, ангел мой,
Она твоя всегда.
Кто любит, тот любим.
Кто светел, тот и свят.
Пускай ведет тебя звезда…»
– Ах ты наглая крыса… – шиплю не своим голосом.
Все спят, и лишь мы вдвоем смотрим друг на друга – я заспанно и зло, он пьяно и удовлетворенно.
– Это моя песня, – давлюсь гневом.
Он перестает играть, кладет ладонь на струны и смеется. Сука! Украл мою песню!
– Она ничья, Вобла.
– Нет! – хриплый и злой голос еле держится, чтобы не разбудить спящих. – Она – моя! Моя, блин! Ты украл её – услышал тогда и своровал!
Он смеется, беззвучно, но самозабвенно:
– Нельзя украсть песню, Вобла.
Музыка – слишком личное, слишком интимное. Вот жопа – это, пожалуйста. Показывай, сколько душе угодно. Её не своруют, не украдут, а если и воспользуется кто-нибудь, так это только за радость, спасибо, так сказать, на добром слове и поклон до земли. Да вот только жопы нам давно осточертели, а вот то, что в душе…
Поднимаюсь так резко, что голова идет кругом – мир вертится, мир пьяно танцует вокруг меня, и я не могу идти. Он зовет меня. Я упрямо делаю шаг вперед – уж лучше убиться, расхлестаться на какой-нибудь из лестниц или лбом об косяк, чтобы забыть свое имя (не имя, а прозвище!). И имен у нас нет, и секс нам не нужен, и любовь умерла, и людей больше не осталось – только крысы в прозрачных боксах, которые нет-нет, да и посматривают на вашу сочную, вкусную пяточку.
Вылетаю из кальянной, чуть не падаю, но вовремя обретаю равновесие.
– Вобла, – шипит позади Куцый.
Мчусь со всех ног, но пол взметается волнами, и я толком не понимаю, куда бегу.
– Вобла! – уже громче, потому что кальянная позади.
Быстро перебираю ногами и вытягиваю руку в поисках стены – с ней полегче будет. Меня подхватывает, оборачивает вокруг своей оси и сдавливает солнечное сплетение так, что вдох камнем встает в горле. Сейчас вырвет. Он вжимает меня в себя, прижимает к стене и голова идет кругом еще сильнее. Вот сейчас точно…
– Ты мне это дело брось, – шепчет он и задирает мой подбородок вверх горячей, грубой ладонью, и гладит по шее сверху вниз. Трезвая я ему не нужна. Этому нас Медный научил – чтобы животное не стошнило, его нужно заставить глотать, а чтобы заставить глотать, нужно погладить по кадыку, и тогда включается глотательный рефлекс. Помогает не всегда, но время от времени работает, а потому горячая ладонь по моей шее: сверху – вниз, сверху – вниз. Раскаленное дыхание по левому уху, шее и спускается куда-то за ворот одежды – оно взрывается, обжигая меня: