– Легче? Тебе лучше? – прижатая к стене сильным телом, от которого жар валит, словно от открытого пламени, я скалю зубы, как упрямая лошадь. Тошнота отступает, и я упираюсь руками в его живот, но он одной левой выворачивает мою руку, и я скулю сквозь стиснутые зубы. Он обвивает меня, вдавливает в стену, его голос становится совсем тихим:
– Смотрю, полегчало? – смех, и слова – быстрые, судорожные. – Пригласи меня в гости, а? Хочу посмотреть, как ты там обустроилась…
Он отступает, я вдыхаю полной грудью – жадно, словно не дышала до этого. Он хватает меня за руку и тащит за собой. Ничего не соображаю, но в какой-то момент мы оказываемся у меня – я это точно помню, потому что из полночного сумрака коридоров мы попадаем в резкий, яркий, пасмурный день – резко, острыми лезвиями света по широким зрачкам. Серый свет слепит нас. Куцый рычит и бежит к окну – дергает за плотную штору, закрывая одну половину окна, затем вторую, и наступает ночь.
Куцый уже рядом со мной – он обнимает меня:
– Расскажи мне, как тебе плохо, – шепчет он. Я отчаянно мотаю головой, и он еще крепче прижимается ко мне. – Как тебе одиноко… – правая рука на моей шее и давит меня к его шее. Его губы касаются моего уха, дыхание опаляет кожу, и мои пальцы впиваются в его куртку, сгребая ткань в хрупкие ладони – я не хочу отдавать ему это. Его левая рука на моей спине и вжимает меня в горячее тело – его живот, его руки, его плечи и губы, особенно губы, как раскаленный металл. Мне так горячо, мне…
– Расскажи, как тебе больно, – шепчет он, и обе руки сжимают мое тело. Шею и спину сковывает и пронзает боль. Я рычу, я толкаю его, но его руки – тиски, и мне все тяжелее дышать. Его тело сдавливает меня, его воля подминает мою, и сквозь закрытые веки катятся слёзы. Я не хочу отдавать это! Это – моё! Руки вонзают боль в мое тело острыми иглами – я корчусь, я пульсирую в его руках, в его жестокости. Сволочь!
– Отпусти меня!
– Расскажи, – рычит он, но я мотаю головой. Это моя боль! Не отдам. Не отдам! Руки – иглы, и я снова скулю. Я прошу о чем-то, умоляю и торгуюсь, но раскаленные губы на мое шее требуют другого – им нужна моя боль, мой страх, мое отчаянье. И я сдаюсь – я кричу: «больно!» и захожусь в истерике – я плачу о том, как мне страшно и одиноко. Я дарю ему мой страх потоками горячих слов, льющихся по его шее. Он быстро дышит – он впитывает каждое слово, целует щеки, по которым катятся слёзы, и закрывает глаза от удовольствия. Мои руки забираются под куртку, обвивают раскаленную спину, и я дарю ему самое живое, что есть во мне – мой страх. Теперь руки его – волна. Они гладят меня, баюкают, благодарят, они скользят по моей спине и плечам, которые дрожат в истерике. Теперь он не огонь – он губка. Я отдаю, он берет, и этот симбиоз делает меня совершенно бестелесной – я стала частью его тела, я стала тонкой границей между ним и внешним миром. Сам он плакать не умеет, и я пла́чу за него, и чем хуже мне, тем легче ему. Не знаю, как это работает, но чувствую его руки на моем теле, слышу грохот сердца, не понимая, чье оно, чувствую его губы, как продолжение меня – они собирают прозрачную, соленую боль с кожи и это делает нас живыми. Я пла́чу за нас обоих. Плачу́ за двоих. Да, мы больше не занимаемся сексом, не желаем тела, не хотим чувствовать друг друга максимально близко, насколько это возможно, но мы научились иметь души – ловко и умело потрошить кого-то, вынимать суть, выворачивать наизнанку и пользовать чужую боль, как раньше пользовали чужие тела. Потому что своя боль онемела. Это стало нашим эквивалентом искусства – искусством нового времени. Так же, как раньше художник выворачивал свою душу наизнанку, чтобы другие могли увидеть то, что сами никогда не смогут узреть. Как писатель, который обнажался догола на листах многостраничных историй, даря человечеству людей, которых оно не смогло породить. Как музыкант, сплетающий серебряные паутины музыки из собственного одиночества, даря нам эмоции, которых в нас нет. Но теперь, мы не дожидаемся, когда человек отдаст нам все это добровольно – мы научились забирать сладкое чужое силой. Мы научились иметь друг друга, не снимая одежды.