Потому что Красный меня не видит.
***
Вокруг темнота и бесконечное пространство – здесь пустота смешивается с болью.
– Вселенная помешана на равновесии, – говорит он.
Ничто кружится, изгибается, нянчит мое хрупкое тело.
– Кто ты? – мой голос звучит глухо – его впитывает мрак.
– Поэтому ты здесь…
– Что тебе нужно? – кажется, я плачу.
Где же осколки? Здесь были осколки когда-то. Их было много, они сверкали и преломляли отсутствие света. Это было красиво. Красиво и очень больно…
– Но эволюции равновесие не нужно. Эволюция – это отсутствие равновесия. Поэтому Я здесь…
Пустота вспыхивает, оживая цветом – яркое серое, тонкое красное и огромные лошадиные зубы – они сверкают в багрово-красной прорези густо накрашенных губ. Они изгибаются в улыбке. Они говорят со мной. Они красиво ломаются, рисуя узор короткого:
– Ева.
Мне оно нравится – имя и мерзкое нечто. Они для меня едины – его губы говорят, и тонкая, легкая, невесомая Ева становится продолжением красных губ.
Ева – это я.
Пустота оживает, подхватывает меня – мое тело кувыркается, изгибается, ловит потоки воздуха руками-парусами и закручивается в быстрые спирали. Мне не больно, не страшно, просто очень быстро.
А потом – стоп.
И возникает он. Во весь свой рост, тонкий и гибкий, и вместе с ним бесформенная, бездонная пустота, становится черным полом, бесконечными стенами, уходящими в высокий сводчатый потолок. Они придает черному форму и здесь, где я Ева, я снова разлепляю ссохшиеся губы:
– Что тебе нужно?
Резкое движение, и его лицо прямо перед моим. Я не успеваю испугаться, я заторможено рассматриваю, как наводится резкость – полупрозрачная масса становится мертвенно-серой кожей, слепыми глазами и ярко-красным ртом. Рот оскаливается зубами, слишком большими, слишком ровными и блестящими – они сверкают прямо перед моим носом огромными тесаками, когда он говорит:
– Хочу показать тебе, что нужно искать.
Пространство взрывается движением. Нас несет сквозь тьму и ничто. Я чувствую, что вот-вот растворюсь в движении, мое тело разлетится на молекулы. Ряженый урод рядом, и он вцепляется в мою руку крепкими пальцами – кости хрустят под его хваткой, уши закладывает, голова наполняется и вот-вот взорвется…
Стоп!
Мы стоим посреди торгового центра на Богом забытом пятом этаже. Мы стоим, она сидит. Мы смотрим на неё сверху вниз, но она не видит нас. Пятый этаж был отдан под косметические услуги и потому он нам ни разу не пригодился. Она сидит в углу и смотрит в одну точку. Мы стоим совсем рядом и в то же время очень далеко – в другой реальности, в другом времени, в другом измерении. Мы стоим в метре от неё и смотрим на пустой взгляд – он мертво застыл в одном положении и если бы не грудная клетка, мерно поднимающаяся вверх, опускающаяся вниз, клянусь, я бы поставила все на то, что она умерла, сидя. Тело, крохотное, жалкое, сжалось в углу и исключительно на остаточных импульсах гоняет кровь по венам. Можно ли умереть от искреннего нежелания жить? Глядя на живой труп, я была уверена, что Вошь докажет это на собственном примере, если не прямо сейчас, то в ближайшие сутки. Я и Ряженый – мы так далеко от неё и так близко. Ряженный говорит: