– Ты Красный?
Он улыбается еще шире, слепые глаза елозят, глядя куда-то сквозь мое лицо:
– Я – его следующий виток. Я – больше эволюция, нежели Красный. Meum est vitium. Знаешь, что это значит?
Я киваю:
– Это моя вина (откуда я это знаю?)
– Не всегда. В зависимости от контекста, это может быть чем-то принципиально другим. Может быть мной. Vitium – не только «вина», но так же «порок», «изъян», «дефект». Изъян… этот вариант мне нравится больше всего. Ты знаешь, что такое эволюция?
Пожимаю плечами.
– Бесконечная цепь изъянов, – говорит он. – Процесс развития, сопровождающийся изменением генетического состава, адаптацией и… вымиранием. Человечество больше – не венец эволюции. Все. Вы своё отжили – вы вымерли.
– Еще не все. Люди еще живы.
– Это вопрос времени. Очень быстро. Помнишь? Я – изъян, стало быть, я – эволюция. Новый виток развития совершенно иных существ, которые очень скоро заполонят все пространство. Хочешь есть?
Внезапно ощущаю резкий прилив голода – слюна заливает рот, по желудку пробегает приятная рябь.
– Хочу.
В его руках появляется что-то яркое, сочное, разноцветное.
– Что это?
Не дожидаясь ответа, я беру это из его рук. Единственная еда, которую я ела, была в банках. Я вдыхаю запах – хлеб и мясо я узнаю сразу, но остальное…
– Это бутерброд, – говорит он, глядя на то, как я открываю рот и жадно впиваюсь зубами в еду.
Мой нос заполняется теплым, пушистым ароматом хлеба. О, да… Наш хлеб – совсем другой, и теперь я понимаю, почему остальные сравнивали его с подошвой. Это хлеб, еще теплый, пахнет солнцем, которое впитывало в себя зерно, прежде чем стать мукой. Вот мой язык обжигает горячее мясо – я медленно жую, впитывая сок свежей, только что снятой с огня свинины. Мои глаза закрываются от наслаждения – ничего общего с консервами. Такой живой, такой сочный вкус, такой яркий мясной аромат. В общей картине вкуса раскрывается что-то совершенно мне незнакомое – что-то свежее, тонкое, сочное и невероятно яркое.
– Что это? – спрашиваю я с набитым ртом.
Он смотрит на меня и улыбается:
– Это овощи. Ты их не застала. Это салат и огурец.
– Безумно вкусно…
А потом все исчезает.
Мой рот пуст, в моих руках ничего нет. Меня терзает жгучее чувство голода и жажда. Я оглядываюсь и вижу прозрачные стенки куба вокруг себя, полумрак коридора по ту сторону. Я забилась в угол стеклянной тюрьмы – он сидит в противоположном, сложив ноги по-турецки. Здесь и сейчас он так же реален, как и я.
– Я хочу есть… – шепчу я.
Но у меня теперь некоторые сомнения относительно моей реальности. Лошадиные зубы сверкают в полутьме. Они еле слышно клацают, когда раскрашенные губы выгибаются, льнут друг к другу: