— Дэлия, не позволяй ему, — шепчет капитан, — что бы ни говорил про привычки, часть натуры — не верь. Это не он.
«А кто тогда? — вскидывается Юрао. — Как удобно все сваливать на демонов!»
Крик в мыслях, как удар. Морщусь и сильнее зарываюсь лицом в плечо Публия. Почти заставляю себя разжать руки. Это не мой защитник! Отпустить должна и снова извиниться, но капитан опережает: — Помни, что ты можешь запретить… — И Наилий подчинится?
Военврач молчит, но другого ответа я и не ждала. Делаю шаг назад, жалея, что лишилась тепла и поддержки. Прощание скомканное, я едва замечаю его кивок и сама наклоняю голову уже перед закрытой дверью.
«А ведь он прав, — говорит Инсум, — ты имеешь власть над генералом». «Вся моя власть кончилась вчера, когда просила отпустить, а он не услышал. Не одолеть мне эту тьму, не уравновесить огнем».
«Нет в нем тьмы, — спорит дух. — Светлый твой Наилий, как ты, Юрао и я».
Тяжело поверить. Настолько, что иду к окну, чтобы подставить лицо под струи холодного воздуха. Маска осталась на кровати Трура, волосы распустились по плечам, но сейчас не до проблем с маскировкой.
«Аттия говорила про тьму…»
«Она ошиблась, — припечатывает Инсум, — действующие силы только в мире за барьером однозначны. После воплощения от четких векторов остаются отблески, полутона, неясный шепот. Слишком много телесных соблазнов, слишком толстые первичные оболочки. Они преломляют, искажают, запутывают, а снаружи другие силы тянут к себе».
Потому и не бывает абсолютно добрых и абсолютно злых. Вместо чернобелой картины мы видим вихрь красок и оттенков. А наш язык беден, понятия добра и зла упрощенные до схем и жестких рамок. Теперь не узнать, какую тьму имела в виду Аттия, а какую Инсум. Отчаянно цепляюсь сознанием за то, к чему привыкла. Светлый не убивает, не насилует, не причиняет страданий…
«Я ведь тоже садист, — вздыхает Инсум, — и с женщинами обращался так, как принято у правителей обращаться со своей собственностью». «И чем тогда ты отличаешься от Темных?» «Окрасом силы».
Ответ звучит, как издевка, но я снова вспоминаю о бедности понятий. И теперь кажется, что жонглировать ими и вырезать из яркого облака маленькие черно-белые кусочки очень выгодно. Особенно, если вдруг поменять их местами. Тогда можно объявлять учения ложными, правителей преступниками, а богов несуществующими.
Тру пальцами глаза. Не успела проснуться, а уже устала. Собираю волосы в аккуратный пучок и надеваю маску. Вовремя. Замок подмигивает зеленым, впуская в комнату Трура:
— Тиберий, пойдем обедать.
Моя личная бытовая пытка начинается с торопливого умывания над раковиной, пока старший виликус караулит в коридоре. Намыливаю тело и снимаю пену ладонями, забрызгивая комбинезон. Струйки воды по ногам стекают до ботинок. Теперь буду ходить так, пока ткань не высохнет. Представляю, о чем подумают рядовые, увидев меня в столовой.