Художником ей не быть. И слава Лугу!
Мы сидели на берегу ручья, где вчера Шела меня подстрелила, и тратили время обеденного перерыва на сомнительные каракули.
— А Зубастый замок точно разрушен? — уточнила моя даровитая целительница.
— Точно, — отозвался я едко. — У меня, в отличии от некоторых, привычки врать нет!
— Да не врала я! Я правда не думала, что так может выйти! Ну, откуда бы мне знать, а?
Я пожал плечами, щурясь на солнце и ответил на ее вопрос:
— Он точно разрушен. Я видел.
Она кивнула, и художество на песке обрамил арочный дверной проем. Рядом с ним, под движениями прутика начала возникать массивная дверь, испещренная черточками и закорючками.
— Значит, этой вот комнаты в реальном мире больше не существует, — развила свою мысль целительница. Я кивнул, и снова сощурился на солнце. Долго смотреть на Шелу у меня не получалось — сжималось сердце, болезненно сводило нутро и перехватывало горло.
Сидит тут, демона рисует… А могла бы и не сидеть. Могла бы и не быть вообще. Вот что с ней делать? Упрямая… И веревки из меня вьет. Не надо было ей позволять этот ритуал. Не надо было обещать, что дамся провести его еще раз. Не надо было вообще мириться! Она же как ребенок. Сама не понимает, куда лезет. Чем рискует.
Не надо было соглашаться.
Пушистая макушка мотнулась, по волосам прокатился солнечный блик, пустив врассыпную медные искры. Тонкие пальцы скользнули по щеке, заправляя за ухо выбившуюся прядь.
Желанием свело челюсти, и я впился пальцами в раненую ногу. Острая боль отрезвила. Лишь бы кровь снова не пошла, а то Шела меня убьет…
Потом, правда, оживит и честно будет лечить.
Я усмехнулся, и поправил сбитую повязку. Вот же, стрелок!
Она обернулась на мое движение, коснулась взглядом сначала ноги, потом лица, и виновато улыбнулась.
У меня снова сжалось сердце.
Не надо было соглашаться.
— Это плохо, — задумчиво выдала Шела, снова вперив взгляд в рисунок.
Ну, если его можно так назвать.
— Что — плохо?
— То, что привязок для демона нет, — пояснила Шела. — Если бы были опоры для него в реальном мире, ну, хоть вот эта самая октограмма — может, можно было бы что-то сделать. Как-то его от тебя отделить. Ведь есть же специалисты!
— Специалисты. — Я улыбнулся. — Шела, целитель — это приговор. И диагноз. Это только вы будете биться до последнего, пытаясь спасти обреченного. Остальные специалисты просто и без терзаний уничтожат потенциальную опасность в зародыше вместе с носителем. И будут правы.
Она возмущенно булькнула что-то, разворачиваясь ко мне, пылая желанием спорить и доказывать, и я повторил: