- Я не могу уйти, - ответила она, поворачиваясь, чтобы посмотреть на холсты, сложенные у стен. - Я не могу оставить все это здесь. Мои работы, мои краски, мои кисти... все.
Не обращая на нее внимания, Лукас снова подошел к окну, чувствуя, как нарастает опасности. Господи, им нужно убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Он не питал никаких иллюзий относительно своих способностей, никакой ложной скромности. Он был одним из лучших, но даже он был всего лишь человеком, и, если они пошлют армию за Грейс, он не сможет защитить ее в этой дыре.
Снаружи ничего не было, переулок был чист, но это не означало, что там действительно никого не было или никто не наблюдал.
Господи, он не мог больше ждать.
Он повернулся и встретил янтарный взгляд Грейс.
- Мы уходим, - сказал он решительно. - У тебя есть пять минут.
* * *
Пять минут? Собрать работу года? И как она собиралась взять свои холсты, взять все свои художественные принадлежности?
Ответ, конечно, был прост. Она бы не могла. Он просил ее оставить все здесь.
Холодный, твердый комок страха никуда не делся, но теперь к нему присоединились резкие, электрические всплески гнева. Потому что нет, ни за что. Она никуда не пойдет без своих картин.
Встретив его серебристо-голубой взгляд, она вздернула подбородок.
– Через две недели у меня выставка в галерее. Две. Недели. А это? - Она махнула рукой в сторону холстов. - Это мои экспонаты. Я не могу оставить их здесь. Я не оставлю их здесь. Они заняли у меня год, чтобы нарисовать все это, и я не оставлю все это здесь.
Лукас даже не взглянул на холсты.
- Твоя работы не имеют никакого значения, - холодно сказал он. – А твоя жизнь - да.
Электрические разряды превратились в острую вспышку ярости, и она обнаружила, что делает несколько шагов к нему.
- Не смей так говорить, - она не потрудилась скрыть раздражение в голосе. - И не будь таким пренебрежительным. Неужели ты не понимаешь? Моя работа - это моя жизнь.
Его ледяные совершенные черты лица не изменились, полное отсутствие выражения замораживало насквозь.
- Значит, ты вполне будешь счастлива умереть или подвергнуться пыткам из-за куска ткани с краской?
Ее гнев усилился, а в горле застрял ком, давняя и болезненная печаль сковала ее. С тех пор как ей исполнилось тринадцать лет и она наконец набралась смелости показать свою работу отцу, никто не отказывался от нее так категорически.
Он сам был художником, темпераментным, но блестящим, и в детстве она боготворила его. Но годы шли, а его картины не продавались, и он ожесточался, обращая эту горечь на нее. Он бросил один взгляд на ее рисунки и заявил, что они бездарная трата времени и что она должна попробовать что-то, в чем будет хороша. По его словам, она вообще ни в чем не была хороша.