Потом было еще три года — относительного спокойствия. Да потянуло Велехова к родным куреням, к Дону, благо и курень от отца осталось, хозяйство — не продавать же. Вот и вернулся к родному Дону казак старины Вешенская Григорий Дмитриевич Велехов, по кличке «Араб» привел жену-арабку да пацаненка. Подновили курень, стали на хозяйство. Хозяйствовали — как Бог даст. А Бог давал. Одиннадцать лет на Востоке приучили Велехова к тому, что рассчитывать можно и нужно только на себя и помощи ждать от кого то — тоже не следует. Так он и хозяйствовал — трактор выкупил одним из первых, почти выкупил сто собственных гектаров земли, да обрабатывал сотню гектаров других казаков — за долю в урожае…
Казаки на Дону встают рано. Пять часов минуло — а в добротном курене Велеховых у самого взгорка, уже загорелся свет. Первой проснулась жена хорунжего, арабка со столь сложным и непривычным для казацкого слуха именем, что все звали ее просто Лена, Елена. Сколько разговоров попервой было — бабы есть бабы, их хлебом не корми, дай погутарить на прогоне да косточки перемыть. Но потом, работящая и приветливая арабка прижилась в хуторе, бабы погутарили — погутарили да и забыли, благо тем для разговора всегда найдется и без этого.
С утра дел полно — коров передоить, да в стадо выпустить, мужу на стол собрать, птицу покормить да на двор выпустить. Тяжела женская доля, недаром бытует горькая поговорка — «коли все девки такие красивые — откуда же бабы то такие страшные берутся». Но Лену не брало ничего — ни годы, ни тяжелая работа в большом, многоскотинном хозяйстве. Обычно, в таких куренях по две-три бабы хозяйство ведут. А она и одна справлялась и оставалась такой же, как и три года назад, когда в хутор пришла — гибкой как тростинка, неожиданно сильной, с густой, до пояса гривой иссиня-черных волос, которые она не прятала под косынку, с белоснежным просверком улыбки…
Проснулся в шесть и Григорий — надо было собираться пахать. На улице играл рожок пастуха, собирающего скот с куреней — только неделю как выпустили с зимнего стойла, седые космы тумана прятались по закоулкам, чувствуя скорую смерть в первых лучах по-летнему жаркого солнца. День и впрямь обещал быть жарким, как раз к пахоте…
Проснувшись, Григорий одним прыжком спрыгнул с печи, поймал жену, на миг прижал к себе. Достается бабе — и впрямь такое хозяйство не по ней одной. Но, ни слова против за все время жизни с ней он не слышал. Оно и неудивительно — у арабов женщина, сказавшая хоть слово против законного мужа, может быть изгнана из дома, а то и забита камнями. Женщина — не человек. До сих пор Григорий помнил страшную, леденящую душу историю, как дуру-девку, нагулявшую брюхо от стоявшего недалеко на заставе казака, родной отец отправил к колонне со связкой гранат в руках. И ведь пошла! Пошла, ни слова не сказав! Вот так вот — на Востоке. Здесь он это не рассказывал никому — незачем было местным знать это. Все равно — не поймут ничего…