Пожрал, чего на столе было. Казацкая похлебка в это время — с картошкой и мясом соленым, солониной. Холодец вчерашний доел. Иногда рыбка на столе бывала, рыбы в Дону всегда водилась, во всех станицах казаки рыбалили — но сегодня рыбы не было. Раньше к этому времени в куренях последнее подъедали, холодильников то не было, а подвал холодный — сбережет ли? Солонину делали, разносолы закатывали. Осенью муку мололи на мельнице. Сейчас то проще — электричество кинули — вон столбы по степи стоят. К Екатеринодару едешь — элеваторы у Дона, ажник небо закрывают. Железных дорог понастроили, паровозы ревут. Гутарят, что до самой Вешенской скоро дорогу тянуть будут, чтобы значит, можно было прямо от дома на паровозе ездить, куда тебе надо[56].
Когда на пороге куреня робко засерел рассвет, Григорий вышел на баз, по-хозяйски оглянулся. Скотина конечно на его базу была, как без скотины — но кое-кого не было. Не было лошади, а вместо нее гордо красовался своими красными стальными боками почти новенький Алиссон-Чамберс 38. То есть тридцать восемь лошадей, не одна целая упряжка, считай почти тринадцать! Вот до чего казаки дожились — раньше коли есть тройка лошадей — богатый курень, если десяток — к дочери со всего Дона свататься будут. Ну а если сотня…
А тут — тридцать восемь. Правда, норовистые коньки те, вчера почитай до ночи с проклятым магнето провозился. А ну как откажет — за ремонтом почитай в самый Екатеринодар посыпай, там то дадут рахунку[57]. А времени сколько займет?! А то, что самая пахота, а ему не то, что себе — и людям надо вспахать. Нонче день известно — год кормит…
Подойдя к трактору[58], Григорий погладил облицовку капота — совсем как норовистого коня успокаивал. Где-то на дворе шумно нахлопал крыльями, закричал петух, ему отозвались, закулдыкали рано слетающие с насеста куры. Петухов у Григория в хозяйстве было два — молодой и старый. Старый пока был сильнее.
— Ну, что… — сказал казак скорее сам себе — кубыть и ехать пора.
Трактор заводился рывком длинного, измочаленного троса, а перед этим надо было накачать в цилиндры топлива, и еще не факт что заведется с первого рывка. Пускай и лето почти — а все равно трактор штука норовистая. Как зимой хворост с порубок вывозил — так совсем не заводился. Пока завел, раз пятьдесят дернул, не то, что замерзнул — пар валил, кубыть сам на себе воз этого хвороста на себе до куреней и дотащил. А сейчас заведется, раз-два и заведется, если магнето опять дурить не начнет.
Проверил масло, бензин — его здесь по старинке называли «гас» как керосин и продавали в бочках, проверил проклятое мангето — хотя как его толком проверишь. Накачал бензину — даже подсосал через шланг. Посмотрел — там была такая штука, колбочка вроде — бензин чистый. Неспешно размотал длинный трос, навернул на руку.