Стало легче, но не на много. От столицы Южной Конфедерации до Лобо-дель-Валле всего пара часов на машине. С другой стороны, я так и не извинилась перед Робом за свой ночной побег. И врать в угоду Джокеру не собиралась. Так что, будь, что будет.
С этой мыслью я откинула спинку моего сиденья в салоне самолета, вытянула ноги на всю длину и закрыла глаза. Сколько на самом деле мне нужно будет проспать, чтобы наверстать бессонные годы?
ВИЛД
О том, что мать в госпитале, я узнал от отчима.
— Печеночная кома. — В его голосе звенело торжество, словно он сообщал мне лучшую в мире новость. — Шансы на то, что она придет в себя, минимальны.
Я не собирался позволить ему оставить последнее слово за собой. Именно такой была моя тактика в последние пятнадцать лет.
— Кома вещь непредсказуемая. На аппаратах поддержания жизнеобеспечения она может продержаться несколько лет. А у тебя уже был инфаркт. Так что поосторожнее радуйся. И полегче с адреналином, Генри.
Он выругался и бросил трубку.
Вопреки общераспространенному мнению о моем бездушии, я был способен испытывать чувства. Я был способен даже на любовь.
Я любил азарт и волнение, предшествующие заключению выгодной сделки. Я любил преследовать добычу, кусок за куском вырывая у своих противников их активы, вплоть до десять раз перепрятанных заначек в оффшорах. Бывали случаи, когда я не брезговал даже фамильными драгоценностями. Когда собирался растереть своих врагов в порошок. Не стоило жалеть тех людей, свою участь они заслужили многократно.
Я любил своих друзей, хоть и не колебался, когда отбирал у Роба единственную девушку, которой он увлекся всерьез. За прошедшие десять лет он так и не нашел ей замены. Вероятно, только молчание Лины позволило мне сохранить друга.
И я любил мою мать. С годами я понял, что она не виновата в своей слабости. И не виновата в смерти отца. Мой отец тоже был слабаком. Просто он за свою слабость заплатил жизнью, а она годами пьянства.
Белое вино до двенадцати дня. Красное до пяти. Ближе к вечеру она переходила на виски. По моей матери можно было проверять часы. Подносы с алкоголем стояли в ее спальне и в гостиной, а отчим следил, чтобы они никогда не пустели.
Возможно, это был единственно доступный ей способ справиться с тяжким, как бетонная плита, давлением деда, а затем Генри Говарда, но в свои десять лет я не способен был уразуметь, почему моя родная мать позволила своему мужу надеть на меня ошейник. Поэтому когда меня вскоре отправили в интернат, я уже не задавал вопросов.
Небо в иллюминаторе сначала порозовело, затем стало быстро светлеть. В этот день я смогу увидеть закат дважды.