— Его тоже зовут Генри Говард. Генри Говард-младший.
— Сын твоего отчима?
— Да. После того, как я покончу с ними обоими, всем будет наплевать, кто из них младший, а кто старший. О них просто забудут.
В голосе Вилда не звучало злости, словно он думал о чем-то другом.
— Если мы найдем колдуна, твои шансы возрастут. Ты что-нибудь знаешь об этом «младшем»?
Он устало потер переносицу:
— Слышал. Он занимается боями без правил. Участвовал в нескольких любительских поединках. — Н-да, звучит не очень обнадеживающе. Мы с моими койотами можем пролететь. — Я видел записи. — Джокер посмотрел на меня, словно понимая, о чем я сейчас думала. — Лина, я лучше него. Я справлюсь.
Это прозвучало так, словно великий и ужасный Вилд ван Хорн боялся разочаровать меня. Сегодня определенно был день сюрпризов. Преодолев свой страх я подошла ближе и коснулась его локтя.
— Я тебе верю. А теперь иди спать.
Его пальцы перехватили мою руку.
— Лина…
— Да?
— Ты знаешь, мать написала, что всегда любила меня.
Наверное, так оно и было, судя по тому, что мне довелось сегодня услышать в маленьком кафе в госпитале. Я кивнула, подтверждая его слова.
— Она отправила меня в интернат, чтобы защитить. И это она наняла тренера Коннели, чтобы он позаботился обо мне.
— Может быть, она просто не могла сделать ничего больше?
Он криво усмехнулся:
— Думаю, да. Я хорошо помню деда. Мой отчим просто его копия, неудивительно, что они так быстро поладили. Может быть, поэтому старик закрывал глаза на то, что Генри избивал меня. — Я порывисто вздохнула. — Она действительно не могла ничего поделать. Просто странно, что все эти годы рядом со мной был человек, который меня на самом деле любил.
Итак, мать Джокера спряталась на дне бутылки, а на него самого надели ошейник и выставили из дома. Мне, койотской девушке, которую мать с отцом весь первый год жизни носили на руках, а затем берегли и хранили, как главное свое сокровище, невозможно было понять этих людей.
Но я, как и он сам, не верила, что Вилда ван Хорна можно любить. Его хотели, его пытались заполучить, даже приворожить пробовали. Но любить его было невозможно.
Вот только было бесконечно жаль того маленького мальчика, лишенного родительской любви. Того искалеченного волчонка, который вообще не должен был выжить, но все-таки вырос и вернулся домой.
Я сжала ладонями его виски, наклонилась и подула на покорно опустившиеся веки:
— Спи, Вилд.