За воем ветра, за шелестом голых еще веток не слышно было легкой и мягкой поступи, но все мы знали: в Сонору входила весна. Последняя весна моего детства.
Это была чудесная весна. В моей душе раскрылись крылья большой птицы, и я вместе с ней парила над прогретым солнцем асфальтом, над молодой травкой, усеянной голубыми каплями примулы, над черепичными крышами Френч Картье и заросшим лишайником шифером Южного района. Каждое утро я просыпалась с ощущением полета и, казалось, могла дотянуться до облаков.
Я привыкла к поцелуям Роба, таким ласковым, и его объятиям, таким безопасным и теплым. Я знала, какой будет моя жизнь через пять, десять, двадцать лет. Лобо-дель-Валле был хорошим местом, чтобы растить детей, таких же голубоглазых, как Роб.
Профессор Суарес прислал мне письмо с подтверждением — моя работа о черных мумиях Чинчорро принесла мне победу в конкурсе и стипендию от Фонда Гуманитарных Исследований. Я знала, когда-нибудь я обязательно поеду в долину Камаронес, а пока мы с Робом планировали наше ближайшее будущее.
За прошедший год работы у Амнерис я скопила неожиданно солидную сумму. Тратить деньги на покупку машины я передумала. Лучше оплачу маленькую квартирку в Теночтитлане — наше первое с Робом совместное жилье.
В те дни я перестала бояться будущего, которое ждало меня на Девичьей скале. Я знала: все будет хорошо.
ВИЛД
Лина перестала заплетать косы и теперь закручивала волосы в большой шелковистый узел на затылке. Густые тяжелые пряди удерживались лишь двумя странными шпильками из зеленоватого металла, они венчались уродливыми птичьими головами с бирюзовыми глазами-бусинками.
Глядя на ее нежную шею и хрупкие плечи, невозможно было избавиться от картины: вот мои пальцы вытаскивают этих птиц, и закрученные жгутом тугие пряди змеями соскальзывают вниз по спине до самой поясницы.
С ней вообще случилась сказочная перемена. Куда-то исчезла маленькая скво, бесстрастная и молчаливая, и взамен нее явилась нежная и гордая сеньорита, носительница благородной крови кастильских идальго. Мне доводилось видеть таких девушек в семьях плантаторов в Халиско. Трудно сказать, чем они гордились больше — своими красавицами-дочерями, андалузскими лошадьми или посадками голубой агавы.
А главное — стал меняться ее запах. И чувствовал это не только я. Мануэль Хорхе, не скрываясь, втягивал в себя воздух, когда «случайно» встречал Лину в городе.
Его сбивчивые объяснения насчет нашей с ним животной сути мало прояснили картину моего детства. Ясно стало одно: тот старый койот, который пел надо мной на непонятном языке, что-то сделал с моим внутренним волком. Я смог стать сильнее и быстрее обычных людей, чуял запахи, видел в темноте и переставал чувствовать боль при виде крови, но ничему не радоваться и утратил доверие к миру.