— Ладно, это не важно. Я все равно тебе не поверю.
Кроме того, он был не единственным, кто не откровенничал, когда дело дошло до их личностей в ту ночь. Она повернулась и мягко натянула свою рубашку, пока он не смотрел, прежде чем позволить простыне упасть.
— Но я никогда не буду загадывать желание, Айзек.
Большая, довольная улыбка преобразила его лицо, когда она повернулась к нему. О, черт. Она расслабилась и снова назвала его имя.
— Это значит, что я могу уйти? — она сложила руки на поясе, подзадоривая его сказать «нет».
— Куда ты собираешься идти?
— Назад домой.
Он поднял бровь:
— А где твой дом на самом деле?
— Разве мы уже не обсудили это? — она все еще не могла решить, что за игру он вел. Если бы он знал, что она человек, он бы не говорил о том, что разрешает ей уйти, не так ли?
Он вздохнул:
— Ладно, я отвезу тебя.
Ей все еще было больно, но даже пара часов дискомфортной ходьбы были лучшей альтернативой, чем провести наедине с ним еще больше времени.
— В этом нет необходимости. Я привыкла ходить.
— Нет, это необходимо. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы самостоятельно добраться до дома Долема Луциуса от сюда.
— А здесь, это где? — снова спросила она.
— Мой дом на внешнем восточном круге гоблинских земель.
Она застонала. Это путешествие заняло бы почти весь день, если бы она пошла пешком.
— Тогда я была бы признательна, если бы ты выделил одного из своих королевских слуг, чтобы отвезти меня в экипаже.
— У меня здесь нет никого, кто может отвезти тебя. Я отвезу тебя сам.
— Что ты имеешь в виду? Где они?
— Где кто?
— Твои слуги.
Он покачал головой:
— Я не держу слуг возле себя.
— Что? — если это была правда, тогда определенно был тем, кто ее раздевал. Как она сможет снова смотреть ему прямо в глаза, зная, что он видел ее голой? — Почему нет?
Он только пожал плечами.
— Это место кажется столь тихим и комфортным, — она бросила взгляд на холодный камень очага, — что я не могу представить короля гоблинов без уймы слюнявых слуг и своры приспешников, все время вьющихся вокруг.
— Я люблю уединение.
— Уединение я могу понять, но это больше похоже на отправку самого себя в изгнание. Разве это не делает более трудным исполнение твоего королевского долга?
— Я не просился быть этим проклятым королем. Я не просил ничего из… — он остановился. Завеса закрыла его лицо.
— Ты прошел через множество неприятностей, чтобы получить то, чего не хочешь, — она покачала головой. — Уже слишком поздно, ваше высочество. Вы не сможете убедить меня, что вы совершенно не высокомерный, властолюбивый лжец.
Его губы сжались в линию, но он больше не пытался защищаться. Ну что же. Грета не хотела знать, что заставило Айзека действовать. Ее совершенно не волновало, почему он утруждался ложью о своих причинах добиваться гоблинского трона, почему он предпочел вторгнуться в ее сны, а не во сны реальных людей вокруг него, или почему он страдал в холодном пустом доме, когда имел большой выбор женского общества.