– Не путай, Карл, – сказала Марта, – Сейчас пять. Ты выстрелил только два раза…
– Ладно, добавим. – Мюнхгаузен не спеша поднял пистолет.
– Карл, не надо, – зажав уши, жалобно произнесла Марта. – Пусть будет пять. У Томаса еще не готов ужин.
– Но я голоден, – улыбнулся Мюнхгаузен и все-таки нажал на курок, но пистолет дал осечку. – Черт возьми, получилось полшестого!
В ту же секунду Марта заметила пастора и смущенно остановилась на месте:
– У нас гости, Карл!.. Извините, бога ради, господин пастор, мы не заметили вас…
Пастор вежливо поклонился.
– Рад видеть вас в своем доме, господин пастор! – весело произнес Мюнхгаузен.
– Я тоже… рад вас видеть, барон. Я приехал по вашей просьбе…
– Очень мило с вашей стороны. Как добрались из Ганновера?
– Спасибо. Сначала был ужасный туман, но потом…
– Да, да, вы правы… Потом я его разогнал, – улыбнулся Мюнхгаузен. – Теперь я хочу познакомить вас с женой.
Снова возникла тихая музыка, и Мюнхгаузен взял Марту за руку:
– Это Марта.
– Очень приятно, баронесса, – поклонился пастор.
– К сожалению, она не баронесса. Она просто моя жена. Мы не обвенчаны. Именно поэтому я и просил вас приехать. Вы не согласились бы совершить этот святой обряд?
– Я высоко ценю оказанную мне честь – но разве у вас в городе нет своего священника? – удивился пастор.
– Есть, но он отказывается нас венчать.
– Почему?
Мюнхгаузен резко отошел в сторону:
– Потому что он… он…
Марта испуганно рванулась к Мюнхгаузену:
– Ни слова больше… прошу тебя… ты обещал. – Она обернулась к пастору с улыбкой: – Мы вам все объясним, святой отец, но позже… сначала ужин! Я пойду потороплю Томаса, а ты займи гостя, Карл.
– Да, да, конечно! – оживился Мюнхгаузен, увлекая за собой пастора. – Хотите осмотреть мою библиотеку, пастор?
– С удовольствием! Я уже обратил внимание. У вас редкие книги.
– Да! – В глазах Мюнхгаузена мелькнули дерзкие огоньки. – Многие из них с автографами.
– Как приятно.
– Вот, например, Софокл! – Мюнхгаузен быстро снял с полки толстый папирус.
– Кто?
– Софокл. Это лучшая его трагедия – «Царь Эдип». С дарственной надписью.
– Кому? – Пастор вздрогнул и переменился в лице.
– Ну разумеется, мне.
– Извините меня, барон. – Пастор откашлялся и приготовился к решительному разговору. – Я много наслышан о ваших… о ваших, так сказать, чудачествах… Но позвольте вам все-таки сказать, что этого не может быть!
– Но почему? – огорчился Мюнхгаузен.
– Потому что этого не может быть! Он не мог вам писать!
– Да почему, черт подери?! Вы его путаете с Гомером. Гомер действительно был незрячим, а Софокл прекрасно видел и писал.