— Есть обшибка, Васильевна? — строго спросил Теклак Бадынович.
— Нет, — сказала я. — Бадын все правильно прочитал.
— Оот! Оот! — загомонили родичи Бадыновых, стуча бокалами по столу.
Боря уселся рядом, тяжело дыша.
— Почему за столом одни мужчины? — украдкой спросила я. — У вас что, женщины едят отдельно?
— Нет, — ответил ученик, — но сегодня родичи обсуждают войну. Женщинам нельзя про войну, все родственницы на кухне, говорят о… ну как это… колечки, сережки, золото…
— Побрякушки?
— Ага.
— А я? Почему меня пустили?
— Вы учительница. Учителя дают совет, говорят, как надо. Все равно, женщины или мужчины. У нас большой почет учителям, оот.
— Не могу сказать, что мне это неприятно, — пробормотала я, чувствую себя просветительницей, несущей знания необразованному населению.
Я отказалась от вина. То ли от шума, то ли от напряжения разболелась голова. Перед глазами прыгали темные точки. Давление упало? Пожаловалась Боре, и тот вызывался отвести меня в ванную. Сидящий по левую руку от меня высокий, очень пожилой мужчина с длинной белой бородой, единственный из всех Бадыновых худощавый и субтильный, явно прислушивался. Когда я вставала, услышала, как он говорит отцу Бори:
— Учитель! Маган!
Теклак Бадынович пристально поглядел на меня и спросил:
— Вы здоровы, учительница Васильевна?
— Да, — ответила я как можно небрежнее, хотя от вспышек боли у меня уже сводило зубы. — Немного голова разболелась, перед глазами все плывет. Магнитные бури, наверное.
Подростки негромко перевели мои слова. Разговоры смолкли. Все родственники Бадыновых разом повернули головы и проводили меня взглядами. За мной из столовой выскользнуло несколько молодых парней. Парни юркнули куда-то под лестницу и исчезли. Стукнула входная дверь.
Боря показал мне санузел на втором этаже. В аптечке нашелся «нурофен». Я стояла, наклонившись над раковиной и ждала, когда прекратится мучительная пульсация в висках. Постепенно боль стала проходить. За дверью зашуршало. Вдруг кому-то приспичило, а я занимаю удобства, пялясь в зеркало. Дверь толкнули.
— Сейчас! — крикнула я. — Одну минутку!
Я плеснула в лицо ледяной воды, потянулась к рулону бумажных полотенец, и в этом момент дверь с грохотом раскрылась настежь, хрустнув выбитой щеколдой. Меня не задело, ванная комната у Бадыновых была большая. Оторопело застыв, я взглянула на того, кому НАСТОЛЬКО приспичило. Передо мной возвышался громила, напоминавший родичей Бори лишь отдаленно. Если бы встретила подобного субъекта на улице, решила бы, что это тщательно загримированный участник комикона. Громила был одет в кожаные… доспехи, из-под которых выпирала сероватая плоть. Одеяние было расшито металлическими бляхами. В кулаке он сжимал огромный кривой нож. Но самым примечательным было лицо великана. Брови казались двумя серыми кустами, а толстый нос был словно вдавлен в череп между скулами-каменюками. Шея субъекта была увешана ожерельями из странного вида сушеных плодов, напоминающих маковые коробочки. Пока мы разглядывали друг друга, на лице громилы расползалась улыбочка, обещающая мне мало хорошего.