Тонкие черты лица, голубые глаза, длинные белокурые волосы, перевязанные на лбу красной тесёмкой — было в облике Сильво что — то разбойничье — аристократическое, несмотря на его плебейский наряд селитрового грузчика. Независимый взгляд и распахнутая рубашка, обнажавшая мускулистую грудь с золотой цепочкой дополняли этот портрет вольного викинга северных морей, непонятно каким ветром занесенного в горячие южные степи.
Я вспомнил, что видел Сильво и раньше, до того, как перешел в цех селитры из лаборатории азота, где работал слесарем. Однажды в сумерках, задержавшись на заводе, я пешком возвращался домой через большой пустырь и наблюдал такую картину. Три подвыпивших блатаря с фирменными финками, заточенными на местной зоне, гонялись за каким — то высоким блондином. Безоружный Сильво — а это был он — убегал от докопавшихся до него бандюков. Убегать — то он убегал, но как — то странно, вроде как понарошку. Сильво вдруг резко останавливался, хлыстал своих преследователей брючным ремнем, ловко уворачивался от ответных ударов и бежал в противоположном направлении. Если бы я тогда уже был знаком с Сильво, то, конечно, вступился бы за него…
Во время короткого ужина — бутылка кефира, помидоры, пара бутербродов, которые раскладывались тут же на бетонке железнодорожной платформы — Сява «забил косяк». Из папиросы «Беломор канал» вытряхивался на ладонь весь табак и смешивался с зеленой, похожей на пластилин массой — анашой. Затем все тщательно и долго разминалось пальцами и забивалось обратно в ствол беломорины. «Косяк» готов!
— На, дёрни! — передал мне Сява издающую резкий характерный запах папироску. — И вдыхай, медленно, глубоко, жуй, как хлеб.
Я поперхнулся, слишком глубоко вдохнув в себя дым. Две следующие затяжки я совершил более удачно и передал анашу Казе.
Тот, блаженно зажмурив глаза, стал жадно втягивать в себя дурманящее зелье. Уже после второго круга Каза стал над чем — то громко и, как мне показалось, беспричинно хохотать.
— Ты я, вижу, у нас недавно, привыкаешь? — участливо спросил Сява.
— Как недавно, уже второй год… Да ничё, нормально.
— Сейчас еще нормальней будет, — пообещал бригадир и протянул мне дотлевающую папиросу.
— А ты зачем меня от «серёдки» оттёр, не доверяешь? — в голове что — то зашумело.
— Да нет, вижу, парень ты здоровый, но зачем пуп рвать две смены подряд.
— Что — там «серёдка», — вдруг неожиданно вступил в разговор переставший смеяться Каза. — У нас тута один «шкаф» работал, здорове — е — енный такой бугай, под два метра. Так он не «серёдку», а на спор вагон бил! Один, сукой буду! Помнишь, Сява?