— Угу, — подтвердил бригадир. — Я же с ним и спорил. На ящик коньяку.
— И что, выставил он тебе коньяк? — спросил я.
— Выставил. Только не он мне, а я ему.
— Да иди ты! — не поверил я. — Это же невозможно одному 65 тонн поднять! И как он один «на дальняк» мог бегать? За шесть секунд? Тут втроём едва поспеваем…
— А он и не бегал. Он своими граблями с середины вагона мешки «на дальняк» закидывал. Сначала по два — три «этажа» складывал, потом всё выше и выше. А «серёдку» под самую крышу поднял, «этажей» 17–18… Получилась такая пирамида. Взвесили вагон — точняк 65 тонн потянуло!
— Точняк, 65. Я сам видел, бля буду! — подтвердил Каза и опять заржал, как сумасшедший — Ха — ха — ха! Бля буду! Ха — ха — ха!
Как загружали два последних вагона, я помню плохо. Всё плыло перед глазами, словно в тумане. Помню только, как всё время дико ржал Каза, тряся своим нескладным неспортивным телом и наставлял меня Сява:
— Бери мешок и бросай его, как тряпку, будто он ничего не весит!
К концу второй смены я, действительно, перестал чувствовать груз. 50–килограммовые мешки казались мне даже не тряпкой, а какими — то снежинками, которые я небрежно смахивал со своих плеч.
После работы Сява предложил «забить» еще один «косячок», но я, сославшись на неотложные дела, отказался и поспешил домой.
— Ладно, покедова, мужики!
— Мужики в поле землю пашут, — недобро отозвался Каза.
— Остынь, он же зону не нюхал, по фене не ботает, — урезонил его Сява.
Оглянувшись, в бледном свете синей луны я увидел, как по крыше последнего вагона передвигается какой — то темный силуэт. Я плотно зажмурил глаза, потряс головой и снова разомкнул веки — фигура исчезла, как будто в вагон провалилась!
«Надо же, уже и глюки начались», — подумал я и прибавил ходу.
На следующее утро был большой кипиш. Подходя к проходной, я увидел, что наш химкомбинат окружило оцепление солдат в красных погонах.
По территории завода тоже шарили «краснопогонники», едва сдерживая рвущихся с поводов и бешено лающих собак. Возле кабинета начальника селитрового цеха столпилась куча народу: грузчики, фасовщицы и другой технический персонал. Здесь был даже Гога — его на самом деле выпустили, Сява не соврал. Но на его бледном вытянутом лице застыло плохо скрываемое страдание. Видно, хорошо попрессовали ночью в кутузке, — менты умели бить, не оставляя следов.
Завидев меня, Гога, поздоровавшись, поблагодарил:
— Спасибо, братан. Выручил вчера.
— Свои люди — сочтемся.
— Сява деньги передал?
— Ага, не переживай.
Из кабинета вылетел перепуганный начальник цеха, когда он волновался, щеточка его коротко остриженных усов, смешно топорщилась.