Взял и в оставшуюся водку всыпал этой дряни. Это что? У меня давно заначка лежала я и её не пожалел. Тоже смешал с отравой и так в заначке оставил, но чтобы видно было. А початую бутылку на столе оставил. Спать завалился, а утром домой поехал.
Всю неделю переживал, но честно скажу, хотелось, чтобы сдох кто-то из этих, кто моему сыну звонил. Хотел за смерть его отомстить. Долго ждать не пришлось. А через неделю арестовали меня. Через две недели после ареста дом наш сожгли. А через год после моего задержания Дашеньки не стало.
Погуляли тогда деревенские мальцы в нашем доме. Последний раз погуляли. Да и заснули вечным сном. Одного еле откачали, а трое сразу там, за столом умерли. А на мои действия всё нашли и базу доказательную и отпечатки, всё честь по чести. Да я и не против. Виноват. Перед всеми виноват. Честно? Виню себя в том, что не выследил с самого начала, кто издевался так надо мной. А был бы посмекалистей, разобрался бы, нашел бы как, да за шкирку к родителям! Да родителям поддал бы. Пусть бы в милицию, пусть бы, но по-другому! Не так, как сейчас. Нет, мне себя не жалко. Свои пятьдесят пять я на шконке встретил. Мне за сына, за Дашу обидно. Выходит я из-за жажды мести её не пожалел. Вот сердце её и не вынесло.
Вот как бывает. Знаете, Люба, стоял я в суде слушал приговор и думал, что как бывает судьба несправедлива! За что? Почему ты жил, жил по законам этого общества, никому не мешал. Мир не знал тебя, ты особенно не интересовался миром, который начинался там, за твоим порогом. Ты просто ходил на работу, ты любил, тебя любили. Был сын. Был дом. Почему в один день всё летит прахом? Кто вмешивается в твою судьбу? Господь? Провидение? Дьявол?
Люба слушала Николая, не шевелясь. Боялась своим нечаянным движением прервать его горькую исповедь. Сердце её зашлось болью. И почему то ей стало так стыдно пред этим человеком. Словно не те бесчеловечные мальцы испоганили этому работяге жизнь, а её Федя, её сварливая свекровь и она тем, что не противилась злу, тем, что воспитала такого сына.
— Господи, ему ещё и шестидесяти нет. Жить, да жить, — подумала Люба, но Виктор, словно прочитав её мысли, сказал задумчиво.
— Так тошно, что жить не хочется…
— Зачем вы так, — у Любы опять появились слёзы на глазах, ей так хотелось успокоить Виктора, сказать, что у него будет всё хорошо. Но сердцем она понимала, что вернётся он в свою пустую, неухоженную квартиру, а там всё, каждая пылинка будет напоминать ему о прошлом. А от горьких воспоминаний хорошего может и не быть. Как жаль его, столько перенёсшего.