— Отлично, что собрались на воскресник,— говорит Бельский.— Обязательно проводите беседы, особенно с пацанами, чтобы ничего не трогали и по развалинам не шлялись. Немцы специально заминировали город, чтоб отбросить нас на триста лет. Снег сойдет. Дружины нужны. Постой, ты, кажется, Васин? — узнает Рогдая Бельский.
Рогдай стоит и курит дармовую папиросу.
Я тоже вас признал,— отвечает непринужденно брат.
— А батя где?
— Пропал.
— Мать?
— Пропала.
— А где старшой?
— Вон стоит, он стеснительный.
Бельский встает, подходит ко мне, рассматривает... Медаль. У меня и то нет. Молодец. За что? Пофартило,— вместо меня отвечает Рогдай.
Бельский искоса поглядывает на него, как он лихо затягивается.
— А ты что, не куришь?
— Не особенно,— отвечаю я. Я стесняюсь ответить, что папиросы просто не досталось, я, как всегда, пока протиснулся, протянул руку — опоздал, расхватали бо| лее расторопные.
— Правильно делаешь, ваш отец тоже не курил. Тебя, кажется, Альбертом зовут? Приходи в исполкому у нас пока еще нет постоянного здания, найдешь?
— Найду.
— Направим учиться на курсы минеров. Комсомолец?
— Нет.
— Как так? — Бельский обводит всех удивленным взглядом.— В армии был, а в комсомол не вступил.
— Так у нас, товарищ начальник,— встревает Рогдай,— в роте одно старье, неполноценное, с госпиталей, вроде бы на курорте.
— Шустрый парень,— говорит в стороне безрукий Николай.— Чего лезешь в разговор, когда не спрашивают?
— «Сосиски с капустой вкуснее всех блюд»,— доносится из развалин гостиницы. Через ограду перепрыгивает Швейк с маслозавода, в руке у него губная гармошка. Он подходит к слепому Зиновию, сует гармошку,— Чем зря поучать, сиди играй, веселее будет.
Слепой повертел гармошку.
— Я ж не фриц, не умею.
— Тогда пой.
— Это завсегда,— смеется Зиновий, потом становится серьезным,— Спою нашу, по заявке. Воронежская Каховка.
И он запел:
Мы вспомним Чижовку, как помним Каховку...
Очень сожалею, что запомнил не все слова той далекой песни, привожу, что осталось в памяти:
На миг, на минуточку вспомним, товарищ. Как бой за Чижовку вели...
Несколько голосов подхватили песню, сочиненную в окопах на окраине города, где в сентябре прошлого года шли бои.
Мы шли в наступленье при свете пожарищ.
То склады горели вдали.
Предместье Чижовки, задание ясно...
Брать штурмом пришлось каждый дом.
На улице Светлой, на улице Красной
Врага мы встречали огнем.
Люди разбирают лопаты, кирки, пилы... На этот раз нам достаются лопаты. Мы закапываем гнездо немецкого зенитного пулемета около памятника Никитину, оно вырыто в тон когда-то для меня огромной горе, с которой я первый раз в жизни скатился на лыжах.