Мы разделись до трусов, одежду не хотелось пачкать. Еще мы разулись: обувь скользила по мокрому полу, да и жалко было ботинок. Свой левый ботинок я уже перевязал красным телефонным проводом, чтобы окончательно не оторвать подошву.
— Работай!— сказал я брату.
Сам работай! — ответил Рогдай, с тоской посмотрел на дверь — через нее падали лучи солнца.
— Поговори!
— Не командуй...
Мы присели на лавку и задумались: неизвестно было, с какого края начинать уборку — то ли тряпкой тереть пол, то ли обломком косы скоблить.
— Ты обязан меня слушаться,— сказал я.
— В честь чего? — не согласился брат.
— Ты младше меня, а младшие слушаются старших.
— Если ты старший, то покажи пример,— парировал Рогдай.
Давай, давай!— опять сказал я, не двигаясь с места.
— «Давай, давай!»—передразнил Рогдай.
Я разозлился. Встал и взял швабру.
— Лодырь!
— Сам лодырь!
— Как дам!
— Попробуй, дай!
Рогдай вскочил и тоже схватил швабру.
Мы еще никогда так зло не дрались. Опрокинулась шайка с водой, вода разлилась по полу, упала скамейка, рассыпались поленья...
Моя швабра тихо хрустнула...
— Ага, ага! — закричал я злорадно.— Из-за тебя! Ага-ага, сломал казенное имущество.
— Я ни при чем,— ответил спокойно Рогдай.— Сам сломал.
Я стоял потный, взъерошенный. Он был меньше меня ростом, на год моложе. И я вдруг понял, что кончается моя власть над ним, что он как-то незаметно обрел самостоятельность, что становится сильнее, и пройдет немного времени — и он будет помыкать мною, потому что растет безжалостнее, спокойнее, расчетливее.
— Ты, конечно, не виноват...— сказал я растерянно.— Ты всегда в стороне.
Мне необходимо было что-то сказать или сделать. Необходимо было сбить с него наглую ухмылку, иначе произошло бы что-то, после чего мы перестали бы понимать друг друга.
— Натворили безобразия,— сказал я.— Сломали казенное имущество. В военное время. Это ЧП. О нем дядя Боря доложит коменданту, тот доложит генералу, самому главному. Самый главный генерал не будет разбираться, кто виноват, кто прав, напишет приказ — и нас выгонят. Куда пойдем? Мне тоже противно гонять жижу. Я не хочу перекладывать свою долю на тебя. А ты жилишь. За нас теперь никто ничего делать не будет. Отца нет, мама неизвестно где — может, и погибла... Пора понять. Остались с тобой вдвоем. Никто нас задарма кормить не будет.
Рогдай перестал улыбаться, сощурился, уставился в одну точку. И я простил ему наглую ухмылочку, грубость. У меня защипало в носу.
Рогдай сплюнул со смаком и сказал деловито:
— Кончай ныть! Пойдем найдем березку, срежем и сделаем швабру. Где бы ножик достать?