Люди устали. Так устали, что, глядя на них, тоже хотелось упасть на землю и отлежаться. Один стащил сапог. Он не умел заматывать портянку, на пятке у него был прорвавшийся волдырь.
Иди сюда! — позвал старший сержант.— По- кажь ногу! Эх-ма, шляпа! Приложи подорожник.
Сидя на ящике полевого телефона, дядя Федя тоже снял сапог, показал, как нужно пеленать портянкой ногу. Что было любопытно — у старшего сержанта портяночки были беленькие, мягкие, у молодого бойца — с черными потеками, грубые, грязные.
Дядя Федя упеленал собственную ногу, как мать ребенка.
— Понял?
— Все равно собьется,— ответил красноармеец.
— Врешь, не собьется. Гимнастерку не простирни, но портяночки выполоскай, разгладь... Жизнью будешь ногам обязан. У нас был чудак-человек, стихи сочинял: «Ногу сотрешь — к немцу в плен попадешь!», «Сапог порвал — считай пропал!». Еще были стихи... Забыл. Я с детства стихи плохо запоминаю. И вообще прошел четыре класса и два коридора. Некогда было учиться — семья замучила.
Старший сержант закручинился, вспомнив, наверное, про классы и длинные школьные коридоры, а может, он вспомнил семью, которая его мучила и не давала учиться.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Все бойцы и командиры давали советы нам, как жить, чтоб мы с братом не совершали тех ошибок, которые совершили они, бойцы и командиры, в своей жизни.
Так, рядовой Шуленин, правофланговый роты охраны, несуразный дядька лет под сорок, посоветовал не привыкать к куреву. Курил он жадно и невероятно много. Отрывал клок газеты, бросал на него горсть махорки, заворачивал, точно играл на губной гармошке, брал цигарку, как карандаш, и затягивался. Валил дым. Можно было подумать, что у него горит что-то внутри.
— Вредно беспрерывно чадить! — говорили товарищи.— По полпачки зараз вытягиваешь. Сердце и легкие не выдюжат, загнешься.
— А!..— отмахивался Шуленин.— Мой батюшка не курил, а раньше сорока помер.
Шулепину не хватало фронтовой нормы питания — он ходил голодным, и не мудрено: менял в деревне хлеб на махорку.
— Не втягивайтесь в курево,— тряс оглоблей-цигаркой Шуленин.— Остальное дело наживное. Остальное — мелочи.
Видно, учить легче, чем самому быть ученому. Лишь дядя Боря старался зажечь, так сказать, личным примером. Он носил на коромысле воду в баню. Вода расплескивалась, он шел не спеша, не отрывая глаз от ведер, старался погасить движением корпуса колебания коромысла, отчего ведра раскачивались сильнее, вода перехлестывала через край, и он доносил до бочек по полведра.
Мы с Рогдаем шуровали в предбаннике.
Стучали швабры, передвигались с места на место скамейки, хотелось побыстрее разделаться с «боевой задачей».