Очнулась от того, что крепкие руки держат её бёдра, кожа проминается под пальцами мужчины, которого она ещё не видела сквозь полумрак, но прикосновения которого знала очень хорошо. Он брал её неспешно и весомо, входя размашистыми толчками и пронзая до самого конца так, что во всём теле отдавалось. Ведана словно ослепла вмиг, вынырнув из неги глубокого сонного безразличия. Выгнулась, цепляясь за прохладные плечи мужчины, провела вверх по шее, зарылась ладонями в тёмные волосы, что струились по коже, словно стылые водоросли. И от этого неласкового ощущения всю её словно ознобом продрало.
— Пусти, — дёрнулась из цепких рук.
Открыла глаза — и натолкнулась на чёрный взгляд Зорена.
Вельдский волхв словно из самой пепельной черноты Забвения появился. Но как? Неужто Ведана так глубоко погрузилась туда сегодня, что сумела вызвать из его недр того, кто сгинул там навсегда? Кого поглотила бесконечная его воля и безвременье отгоревшего пепелища?
Но Зорен не ответил ничего, лишь склонился и вжался в её губы своими — до ломоты в скулах. И словно засаднило мелкие ранки по всему телу. Лишь мерное скольжение мужской плоти внутри чуть скрадывало режущую боль — ту, что ещё сидела полуистлевшим шипом внутри.
Ведана не поняла, в какой миг поцелуй изменился. Превратился из подчиняюще жесткого в головокружительно глубокий и проникновенный. Как потеплели губы мужчины, что её целовал, как ладони, широкие и тяжёлые, перестали удерживать её на месте, чтобы и дёрнуться не могла. Они неспешно прошлись вверх до талии, задирая ещё больше едва приподнятую рубаху, огладили живот и двинулись дальше, слегка щекоча кожу шершавостью мозолей.
И коснулся самых глубинных чувств тёплый запах его кожи, чуть островатый от раcкалившего её долгого соития. Ведана вцепилась горстями в короткие волнистые волосы и оттянула голову мужчины назад, не понимая ещё, что происходит, отчего тело вдруг зазвенело, словно тетива, которую затронули умелые пальцы стрельца. Обласкали, заставляя трепетать и раскидывать колени шире, качать бёдрами навстречу каждому тугому и скользкому движению внутри.
Медведь взглянул на неё исподлобья, и уголок его рта приподнялся в едва заметной ухмылке. Карие глаза его словно переливались пламенем где-то по краю зрачков. Вспыхивали в них тонкие крапинки и гасли. То, верно, отражение лучин… Да разве же можно хоть о чём-то толком подумать? Ведь мысли все разлетаются воробьями с ветки, когда горячие губы Бегличанского старосты спускаются по шее Веданы, очерчивают ключицу и замирают на миг, сминают через ткань сжавшуюся горошину на вершинке груди. А после невыносимо сладостно втягивают её — и шершавый лён словно россыпью тонких опилок пробегается по коже. И растекается дурманом повсюду запах сосновой смолы. Будто кругом не хоромина чужого дома, а лес, прохладный и живой. Освещённый, пронизанный пиками лучей Дажьбожьего ока. И даже чуть стыдно становится, что он сейчас наблюдает сотнями глаз-бликов за тем, что творится под его сенью. Хотя разве гоже стыдиться самых первородных желаний? Самой чистой и всепоглощающей неги, что охватывала Ведану в сильных руках Медведя?