Это было страшно: видеть будто бы лишенные силы и опоры поместья и целые хуторы. Оттого свернуть шею Фадиру поскорей хотелось с каждым днём всё сильнее.
На третий день весна, которая будто поманила взмахом солнечно-жёлтого платка, от которого веяло теплом, снова осерчала. Снова потащились несметной ратью тяжёлые облака по небу, засвистели ветры, от которых продирало ознобом. И очередная ночь после показалась едва не зимней. Даже редкий снег посыпал, застревая в ветвях тощего осинника, в котором довелось нынче укрыться. Эльдьярн только поужинав, завалился спать, укутавшись шерстяным одеялом едва не до носа: лишь рыжая борода торчать осталась. Так в плаще и лёг. А иначе точно околеть можно.
Асвейг укладывалась долго. Всё ворочалась, ища положение, в котором было бы удобнее и теплее на твёрдой, хоть и укрытой толстым войлоком и шкурами, земле. Ингольв наблюдал за ней исподволь, готовя на ночь костёр, чтобы хватило подольше: а то ведь как гаснуть начнёт, выбираться наружу, чтобы поддержать его, будет совсем не охота. Наконец правильно уложив ветки — чтобы горело хорошо и тепла рождало достаточно — Ингольв задумался и о своей лежанке.
— Постой, не вертись, — буркнул Асвейг.
Та замерла от тихого его голоса, повернулась, глядя вопросительно. А он подхватив свой войлок, все одеяла и шкуры, что у него были, подошёл и начал раскладывать их прямо у неё под боком.
— Ты чего это? — девушка нахмурилась и отодвинулась даже, когда он улёгся рядом. — А ну, уйди!
Но Ингольв лишь молча протянул руку и, обхватив её за талию, притянул к себе: спиной к груди. Стиснул крепче, когда Асвейг дёрнулась.
— Грейся давай, — шепнул в макушку, пахнущую дождём и почему-то немного — хвоей. — Не трону я тебя.
Девушка тихо фыркнула. Ещё немного поелозила, а после внезапно заснула. Да так крепко, что даже не почувствовала, как Ингольв, дотянувшись, осторожно коснулся губами её виска.
Показалось, первую ночь из множества тех, что случились с осени, он спал так, как должно. Спокойно, без тревожных сновидений, с женщиной, близости которой требовало не только тело, но и душа.
Понятное дело, Эльдьярн, проснувшись поутру раньше всех, оказался недоволен тем, что увидел. Но, кроме сварливого вида, ничем этого не выдал. И слова упрёка не сказал Ингольву, ничем не отчитал Асвейг, которая, пробудившись, спешно от того отпрыгнула, будто он тайком ночью подобрался, а она и не знала ничего.
В полном молчании, только коротко переглядываясь, выдвинулись дальше. Эльдьярн всю дорогу хмурился. Думалось, что за девчонку беспокоился: опять она подпустила Ингольва слишком близко. Но оказалось, что причина его скверного настроения вовсе не та.