– Не нужно, – она снова упала на тюфяк и закрыла глаза.
Любу устроили служить на черной кухне, где дворовых кормят. Работа эта так тяжела, как на свинарнике, но тоже не лёгкая. Пока обвыклась девка да научилась что-то делать, немало времени прошло. Благо хоть Груня – кухарка, сердобольной оказалась, не злилась по пустякам, когда Люба ошибалась.
– Не боись, девка – говорила. – Это ведь не к барскому столу, а чернь дворовая всё слопает.
Старалась Люба, как могла. И вскорости стала работа спориться как нужно.
А по ночам, даже если уставала сильно, с Мишкой всё равно на тюфяке ублажалась. Видно, это дело по душе пришлось, никак молодые ночами остановиться не могли. Бывало только, когда Мишка с хозяином уедет куда, вот в эти дни от ночных забав и отдыхали. А так, чуть не каждый день на тюфяке соломенном что-то происходит. Вскорости и рогожка Любкина вся до дыр изорвалась, и тюфяк снова набивать понадобилось. Раскрошился.
Так и жили Любка с Мишкой семейной жизнью. И вроде лад в их семье и взаимное понимание. И ругани не то чтобы не было, а и вовсе не случалось. Пообвыкли, притёрлись. Что ещё нужно?
Расцвела Люба за год своего супружества несказанно. И так хороша была, но при Мишке да при кухне совсем стала красавицей. Щёки румянцем налились, глаза под чёрными ресницами искрятся, губы розовым цветком благоухают. В теле, всё здоровьем пышет. Очень хороша.
А муженёк-то от владения такой красотой не ходит – летает. Ничто его захмурить не может, ни ругательства барина, ни насмешки дворовых, что с тех пор как женился Мишка, только над ним и потешались. Над любовью его рабской. На дворе не сидит, с мужиками не гуляет, всё в хибару рвётся, к молодухе. И то правда. Мишка отныне без Любки и дня не может прожить. Как только она вечером в людской уберётся, он уж тут как тут. Встречает. Домой вместе идут. А там одна забота – соломенный тюфяк, да тело нагое, неприкрытое. И ничего для Михаила во всём мире важнее нет, чем это тело. Любкино тело молодое.
– Сходи-ка, Люба, отнеси на барскую кухню корзину, вон ту, – Груня в жару, у печи с хлебом управлялась.
Подхватила Люба корзину с яйцами, что с хозяйства доставили, да пошла. От людских построек до главного двора всего-то чуть пройти.
Идёт Люба, задумалась. Как, думает, жизнь переменилась. Раньше ведь не мечтала из свинарника выбраться, а теперь вот в чистой рубахе да расписном сарафане ходит. Волосы прибраны опрятно, почти уже запах навоза забылся. С одной стороны привыкла за многие годы к работе тяжелой, а с другой, мечталось порой о лучшем. Не всю жизнь ведь в свинарках ходить.