Катерина достала одежды, что носила до замужества, когда была стройная. А там не абы что, юбки из лучших отрезов шитые, жакеты портнихами городскими покроены и подогнаны. Теперь в срочном порядке всё это на Любу перешивалось. Чтобы была она не замараха какая, а самая что ни есть красавица. Чтобы барин глаза не мог отвести. И уж точно не имел желания выгнать.
Смотрела Катеринина на Любу и большой завистью завидовала красивой этой девке. Но к грусти своей понимала, что ничего поменять не может. Время-то вспять не повернётся, и не сделается она сама уже никогда такой, как была – красавицей.
Поначалу Михаил не слишком беспокоился, но чем больше Люба менялась, тем сильнее брала его тоска. Чувствовал, не к добру Любкино преображение. Всё не к добру. Пока старался он не думать о том. А как барин приедет, глядишь, некогда будет тому на Любку смотреть. Думал Михаил, но понимал – так не получится. Очень хорошо знал он Ивана Ильича, не станет тот мимо Любки взглядом водить. Ой не станет.
И страшно становилось и худо на душе. И начинали мысли по разным сторонам бегать, в другие города и деревни заглядывать. Ежели чего, думал, убежит он с Любкой куда-то, авось и не найдут.
Сама же Люба – спокойна совсем. Сначала хотела сопротивляться, но когда одели её и расчесали, глянула в зеркало и поняла – именно теперь жизнь её настоящая начинается. Только-только начинает происходить то, чего она даже в мыслях допускать не смела.
В доме отвели Любке угол для отдыха и сна. Там и коротала минуты, а иногда и часы, без работы.
Когда рядом никого, глядит на себя в зеркало. Пройдётся и улыбнётся, и рукой махнёт. Вот оно как. Значит, теперь у самого барина прислуживать. А что как не понравится она ему? Вон сколько девок повыгонял. Ведь и она может не прийтись ко двору. Но отчего-то засела в голове уверенность, что именно её барин-то и не прогонит. Хоть стращают и готовят вроде как на серьёзное дело, но что-то подсказывало Любе, что ничего страшного и не будет. Достаточно служить хорошо, да слушать, что говорит. Были и всякие другие мысли, но пока старалась Люба в них не разбираться.
Зашла как-то в кухню к Груне, та у печи колдует. Обернулась, так горшок и выскользнул, всплеснула руками и говорит:
– Ты, девка, никак та барыня, – подошла и крутит Любу на разные стороны, осматривает.
Улыбается Люба, крутится и руками в боки и к подбородку, и по-всякому повернётся.
– Как я? Хороша?
– Хороша, ой хороша. Это чего же они тебя так нарядили? Что-то не помню я, чтобы Настёну наряжали.
– Это ты у них поди спроси, – смеётся Люба. – Откуда ж мне знать.