Слушал Иван нахмурившись. Решил непременно подробно всё разузнать при случае. Но сейчас не за тем приехал, и дело нужно бы поскорее решать.
– Значится так, даю по червонцу за брата и дело с концом. Лады?
– Что вы говорите, батюшка мой, вы же душите меня со всех сторон. Не согласен я на такую сделку, пусть хоть перемрут, мне то что.
– Тогда разговор наш считаю законченным. Приеду, скажу девке, что померла, мол, её мать. А то что же, мне из-за одной дряхлой старухи две телеги непотребного товару втридорога суют. А на том позвольте откланяться, Никанор Фомич. Жаль, что дело мы с вами взаимовыгодно так и не решили.
Он кивнул и пошел к выходу. Никанор Фомич засуетился, обеспокоился.
– Как же, Иван Ильич, нешто же вы вон и обиделись. Так дело никто не решает. Я ж ведь это так, для торгу сразу накинул. А вообще уступить собирался. Вы же мой благодетель, вам и скину. Нешто думаете, я такой скупердяй, что и цену не скину. Скину до пятнадцати рублёв. Давайте, где подпись поставить?
– Десять рублей, больше не дам. А там уж, как хотите.
– Ну что же вы меня прямо душите, прямо душите.
– Я вас спасаю. Купите хоть одежонку какую.
Никанор Фомич осмотрел себя и добро так улыбнулся.
– Так и эта пока пойдёт.
– Как хотите. Значит, по рукам?
– По рукам, – вздохнул Хромов.
На кухне у Груни тепло и уютно. Мерно урчит в горшке каша. Люба приоткрыла крышку и перемешала содержимое.
– Моя бы воля, вернулась бы к тебе, работали бы, как раньше. Неспокойно мне на душе, Груняша. Тяжко как-то.
Тесто в полных руках Груни терпело невероятное. Женщина беспощадно кидала его, лупила, мяла. При этом на лице её только удовольствие. Она потёрла тыльной стороной ладони лоб и посмотрела на Любу.
– Слыхала уже? Мишка-то убежал.
– Как убежал? – остановилась Люба.
– Вот так. Взял и убежал в леса. Видать, к разбойникам подался. Больше некуда. В городе обязательно жандармы поймают.
– А теперь что же?
– Да что теперь? Только молиться за него. Что ещё?
– Это чего ему теперь будет.
– Известно чего, если изловят – либо розги схлопочет, либо каторга.
Люба присела и задумалась. Но долго ей не пришлось обдумывать Мишкин побег, за окном кто-то пробежал и прокричал:
– Телеги едут!
Подскочила Люба и на двор.
Скрип телег ещё издалека был слышен. Выбежала Люба на двор, лицо от возбуждения вспыхнуло. И думать не хотела, что сейчас увидит. Если приехали телеги с людьми, это могло означать лишь одно, что её матушка там, среди них. К горлу подкатил ком.
Люба кинулась навстречу телегам, всматривалась в измождённые лица стариков, но вдруг поняла, что совершенно не помнит, как выглядит её мать. Судорожно переводила взгляд с одного лица на другое, но ничего не могла понять. Руки дрожали, в глазах тревога и страх. А что если здесь, среди этих крестьян – нет её матери. Что если она осталась там или умерла.