Матери дал прочитать бумаги, та и села на лавку. И как-то даже сразу осунулась.
– Что теперь будет, сыночек? Как теперь?
– Разберёмся, не волнуйтесь.
– Это что же, и землю теперь им отдать нужно.
Иван Ильич вздохнул.
– Наделы каждому крестьянину нужно выдать, а они с них оброк будут платить.
Грустные глаза матери не слишком нравились Ивану. Он и сам был не свой, а тут еще мать так жалко выглядит. Но против царских указов не пойдёшь.
– А дворовые? У нас слуги-то останутся, или и тем землю?
– Дворовые на два года в подчинении. Нужно им жалованье теперь платить.
– Ох, батюшки мои святы? Что же это? Эдак и разориться недолго ежели дворовым жалованье платить. Это теперь наказывать нельзя, ни прикрикнуть, что ли?
– Да кричите сколь хотите, только знайте, что теперь они уже не ваша собственность, а такой же, как и вы, вольный человек. И на вас в управу нажаловаться могут. А если поколотите, то и на каторгу сослать. Во как.
– Батюшки, – запричитала Ольга Филимоновна. – А как мы жить теперь будем? А детушки?
– Да что вы, маменька, раскричались, как жить, как жить? Как жили, так и будем. Только чуть по-иному. Думаете, мне легко осознавать, что теперь Митька мне на равных может ответить. Тоже, знаете ли, несладко.
Для того чтобы прояснить ситуацию, поконкретнее ознакомиться с положениями и актами, поехал Иван Ильич в губернский город, на всеобщее собрание помещиков и владельцев крепостными. Там он многое сумел прояснить. Получил разъяснительные бумаги. Когда ознакомился, понял, что не совсем так всё плохо, как казалось на первый взгляд. Крестьяне, получившие надел, мало того, что не имеют права никуда с него выезжать, но и в случае выкупа должны заплатить втридорога от того, как если бы он продавал эту землю самостоятельно. Так что, получается, что он ещё и поиметь может со всего этого дела. Не такие уж они и вольные крестьяне получаются.
С этими успокоившими его мыслями Иван Ильич через две недели возвращался из поездки.
Солнце уже давно прошло зенит и медленно клонилось к западу, ослепляя на поворотах яркими лучами. Успокоенный Иван Ильич прикорнул в экипаже и не сразу заметил, как остановился он и некоторое время стоял.
– Иван Ильич! – услышал он сквозь сон. – Проснитесь, Иван Ильич! Беда!
При слове «беда» Иван открыл глаза и тряхнул головой.
– Что там? – обеспокоенно спросил он Гришку.
В экипаже уже было темно, но вокруг ещё различимы луга, освещённые последним лучом красного заката. Иван Ильич вышел из экипажа и глянул туда, куда указывал кучер. На холме, где стоял дом Ивана Ильича, по всей линии двора бушевало пламя.